Установление Инквизиции.

Постепенная организация Инквизиции была естественным результатом эволюции социальных сил... Альбигойские крестовые походы положили конец открытому сопротивлению, но число еретиков не уменьшалось, только было труднее обнаруживать их, так как они стали тщательнее скрываться. Торжество грубой силы увеличило ответственность Церкви, в то время как ее бессилие обнаружилось в чрезвычайном распространении ереси в течение XII века. Мы уж видели, как неумело местные прелаты пытались ответить на новые запросы, обращенные к их ревности. В принципе, раз есть основание предполагать скрытое преступление, в процессе имеется три определенных момента; обнаружение виновного, доказательство его виновности и, наконец, его наказание. Труднее всего было раскрыть и доказать преступление ереси, и когда развитие ее принимало угрожающие размеры, то те духовные лица, которым следовало додавить ее, должны были провести дело черев эти три неизбежные ступени.

Епископы, погруженные, по большей части, в свои мирские интересы, ожидали, пока народная молва не указывала им на отдельного человека или на целую группу людей, как на зараженных ересью. Когда виновность подозреваемого лица была выяснена, то редко находили внешние доказательства его вины, ибо, за исключением тех случаев, где многочисленность отпавших делала невозможным применение репрессий, сектанты всюду очень старательно исполняли все обряды религии; е другой стороны, духовенство, мало сведущее в богословии, обыкновенно было не в состоянии добиться признания у людей, привыкших к размышлению и более развитых, чем оно.

К счастью, пытка еще не применялась в судебной практике; но дикое применение ордалий, к которым так часто прибегали, показывает, насколько духовенство чувствовало себя бессильным перед лицом своих новых обязанностей. Даже сам св. Бернар одобрил эту меру, а Реймский собор 1157 г. узаконил применение ее в тех случаях, где подозревалась ересь. Отдельные, более просвещенные отцы Церкви относились к ней скептически, и Петр Кантор приводит много примеров в доказательства ее несправедливости. Одна бедная женщина, обвиненная в катаризме, была лишена пищи, пока на исповеди у декана она не убедила его в своей невинности и не получила от него совета подвергнуться испытанию раскаленным железом, но она выиграла только то, что подвергла себя дважды действию огня: сначала раскаленного железа, а потом костра. Тому же Суду Божьему был подвергнут собранием епископов один добрый католик, навлекший на себя подозрение своею бедностью и бледностью; он отказался от испытания, настаивая, чтобы епископы доказали ему, что человек, искушая Бога, не совершает смертного греха. Это желание несчастного было принято как непреложное доказательство его принадлежности к ереси, и он без долгих околичностей был передан в руки светских властей и сожжен живым. Но мало-помалу, благодаря знакомству с римским правом) этот судебный прием потерял уважение в глазах" Церкви; Иннокентий III официально запретил его в 1212 г., когда епископ страсбургский, Гедрих Веринген, применил его, чтобы уличить огромное число еретиков. Латеранскии собор 1215 г., следуя примеру Александра III и Луция III, запретил лицам духовного звания участвовать в каком-либо Божьем Суде. Невежественные прелаты были доставлены в крайнее затруднение: как же узнать правду, не прибегая к Суду Божьему? В 1170 г. Безансонский епископ дал характерный пример того, как современная ему юрисдикция пользовалась одновременно силами и Неба и Ада. В его епархии проявилось несколько еретиков, творивших чудеса. Он, как говорят, был человек образованный, но, тем не менее, чтобы рассеять свои сомнения относительно пришельцев — святые они или еретики — обратился к одному духовному лицу, очень сведущему в некромантии, и поручил ему узнать истину от Сатаны. Хитрый духовный сумел обмануть беса и добиться от него чистосердечного признания, и, таким образом, он узнал, что пришельцы были его слугами. Тотчас у них отобрали помогавшие им амулеты, и народ, сначала стоявший за них, без всякой жалости бросил их в огонь.

Происхождение и устройство.

Когда не прибегали к сверхъестественным способам раскрытия истины, то судопроизводство было чересчур сложно, чтобы дать действительный результат, в виду того, что зло было сильно распространено, и вивовных было очень много. В 1204 г. реймский архиепископ Ги для суда над несколькими открытыми в Ренне еретиками призвал графа Роберта, двоюродного брата Филиппа-Августа, графиню Иоланду и много других светских и духовных лиц; все несчастные были приговорены к сожжению. В 1211 г., когда неверский еиископ Гуго обвинил в катаризме рыцаря Эверара де Шатонеф, легат Октавиан собрал для суда над ним в Париже архиепископов, епископов и профессоров университета, которые и вынесли обвинительный приговор.

Все это еще осложнялось высшим и всемирным судом Рима, который давал людям богатым и ловким возможность бесконечно затягивать дело и часто жить безнаказанно. Так, напр., в 1211 г. один каноник из Лангра, обвиненный в ереси, был призван местным епископом на собрание богословов, чтобы они испытали его. Хотя с него взяли клятву, что он явится, и хотя он дал даже ручательство в этом, он не явился и был осужден заочно после трех дней ожидания. Вдруг он явился в Рим и заявил папе Иннокентию, что его заставили поклясться и представить поручителей уже после того, как он, обратился к суду Святого Престола. Папа отослал его к Санскому архиепископу, к Неверскому епископу и к магистру Роберту де Корзон, которые должны были испытать его католичество. Через два года, в 1213 г., мы снова находим его в Риме, причем он объяснял, то в назначенный час он побоялся явиться перед судьями, так как народ был настолько возбужден против еретиков, что сжигал не только виновных, во и подозреваемых.

Он просил защиты папы и права подвергнуться purgatiocanonica в Риме. Иннокентий снова отправил его обратно, предписав прелатам дать ему охранный лист и заботиться о его безопасности до тех пор, пока не будет разсмотрено его дело. Не представляет особаго интереса узнать, был ли он виновен или невинен, был ли он осужден или оправдан, но случай с ним прекрасно показывает, что практиковавшаяся тогда система мешала действительному подавлению ереси.

Даже тогда, когда удавалось установить виновность, скала наказаний представляла ту же неопределенность. По делу катаров, которые в 1144 г. сознались в своих убеждениях в Льеже, и которых с трудом удалось спасти от ярости толпы, духовныя власти обратились к Луцию IIIс вопросом, как поступить с виновными? Подозреваемые в ереси, схваченные в 1162 г. во Фландрии, были отосланы на суд Александра III, бывшаго тогда во Франции; но папа отослал их к Рейискому архиепископу. Гильом, аббат Везелэ, пользовался правом неограниченнаго суда; однако, в 1167 г., имея в своих руках несколько еретиков, которые признались в ереси, он встретил такия затруднения, что обратился к собравшейся толпе с вопросом, какое наказание наложить на виновных? Единодушный крик: "Сожги их!" был ему ответом, и это решение было тотчас же приведено в исполнение; один из несчастных отрекся от своих заблуждений и был подвергнут испытанию водою, которое было для него неблагоприятно; после чего, несмотря на громкие крики народа, требовавшаго, чтобы его сожгли, он был публично наказан кнутом и изгнан. В 1114 г. Реймсский епископ, обнаружив несколько еретиков при помощи испытания водой, отправился на собор в Бове, чтобы выяснить, какому наказанию следует их подвергнуть; во время его отсутствия народ, боясь, что епископы помилуют их, разбил тюрьму и сжег узников.

Не следует, однако, думать, чтобы Церковь совершенно не располагала средствами для подавления ереси, которое она считала одной из своих обязанностей. В начале карловингскаго возрождения предписания папы Захарии св. Бонифацию показывают, что единственное судопроизводство, допускаемое в то время, состояло в том, что созывался собор, и виновный отсылался в Рим, чтобы там его судили уже окончательно. Просветительная политика Карла Великаго применила все судебные приемы, которые могли бы поддержать в империи порядок и безопасность; в его правительственной системе епископам было дано видное место. Им было поручено строго возбранять, совместно с светскими чиновниками, все суеверия и пережитки язычества, постоянно объезжать свои епархии, производя разследования по всем преступлениям, оскорбляющим Бога; таким образом, в их руках сосредоточилась значительная часть судебной власти, хотя они постоянно оставались в этом отношении в зависимости от государства. Во время волнений, которыя сопровождали распадение империи, когда феодалная система развивалась на развалинах монархии, епископы мало-по-малу освободились от всякой зависимости от короны и, кроме того, приобрели широкие права и огромную власть в пределах каноническаго права, считавшагося тогда выше гражданскаго или муниципальнаго закона. Таким образом, образовались духовные суды, которые были в каждой епископии и которые пользовались исключительною судебной властью в области, постоянво расширявшейся. Естественно, заблуждения в деле веры подлежали их ведению и могли быть судимы только ими .

Устройство и функционирование этих судов получили сильный толчок благодаря изучению римскаго права со второй половины XIIвека. Знание составляло такую исклю-чительную привилегию духовенства, что вначале было очень мало людей недуховнаго звания, которые были бы способны проникнуть в тайны Кодекса и Дигест. Еще во второй половинеXIIIв. Рожер Бекон жалуется, что гражданскии адвокат, даже совершенно незнакомый с каноническим правом и богословием, имел гораздо более шансов на успех, чем богослов; и он с горечыо восклицает, что Церковь управляется адвокатами к великому ущербу христианскаго мира. Таким образом, еще задолго до того, как феодальные и сеньориальные суды испытали на себе влияние римскаго права, оно глубоко видоизменило принципы и приемы духовнаго судопроизводства. Старый архидиакон уступил свое место, не без проклятий, епископскому судье, известному под именем консисторскаго или ординарнаго, который обыкновенно был доктором utriusquejuris, права каноническаго и права гражданскаго; результаты этой перемены сказались скоро, и духовное судопроизводство стало значительно выше грубаго феодальнаго и обычнаго права. Кроме того, скоро около этих епископских судов съютилось множество адвокатов из лиц духовнаго звания, которые зачастую были менее скромны, чем рьяны по отношению к своим клиентам; в их лице средние века впервые ознакомились с представителями сословия присяжных поверенных.

По примеру гражданскаго процесса, процесс уголовный заключал в себе три момента действия: accusatio, denunciatio, inquisitio. В accusatio выступал обвинитель, который нес на себе оффициальную ответственность и подвергался в случае неуспеха Шио. Denunciatioбыла оффициальным делом государственнаго чиновника, как, напр., testissynodalis или архидиакон, который созывал суд и просил его разобрать дело против обнаруженных им виновных сообразно с долгом, налагаемым на него его служебными обязанностями. В inquisitioконсисторский судья вызывал на суд подозреваемое лицо, подвергая его, в случае надобности, предварительному заключению; обвинение, или capitula inquisitionis, предъявлялоеь ему, и его допрашивали по этому поводу с тем ограничением, что ничто, непричастное обвинению не могло быть введено в него позднее для увеличения его вины. Если обвиняемый не признавался в своем преступлении, судья приступал к допросу свидетелей, и хотя их допрашивали в отсутствии обвиняемаго, тем не менее, ему сообщали их имена и их показания; он, в свою очередь, мог вызвать своих свидетелей, и его адвокат мог свободно защищать его всеми средствами, включая сюда аргументы, возражения и апелляции. Наконец, судья выносил свое решение; если виновность была сомнительна, он приговаривал к purgatio canonica, т.-е. к присяге в подтверждение невиновности, приносимой вместе с обвинителем определенным числом лиц, равных ему по положению, число которых определялось сообразно с характером и тяжестью преступления. Когда осуждение было установлено следственным процессом, то наказание было всегда более легкое, чем в случае обвинения или доноса. Не видели опасности в судопроизводстве, в котором судья был в то же время и обвинителем; вообще человек должен был считаться виновным, пока судья не мог разследовать его дела, и было недостаточно, если его виновность подтверждалась небольшим числом лиц или его личными врагами, или людьми, недостойными доверия. Важно вспомнить эти справедливыя правила епископской юрисдикции в то время, когда мы подходим к изучению новых методов, которые Инквизиция не побоялась установить на подобном фундаменте.

В теории существовала также общая система розыска или постояннаго следствия для раскрытия всяких преступлений, в том числе и ереси. Так как применение этои системы породило инквизицию, то нам следует остановиться на ней. Идея правильнаго розыска нарушителей закона была свойственна как гражданскому, так и каноническому суду. Хотя в римском праве и не существовало должности государственнаго прокурора, но проконсул должен был разыскивать виновных и наказывать их; в 202 г. Септимий Север выделил преследование христиан из этого оффициальнаго розыска. MissiDominisi Карла Великаго были чиновниками, обязанными объезжать империю, собирая справки о всех случаях безпорядка, преступления, несправедливости, и они имели право суда как над мирянами, так и над духовными. Принимая жалобы и обвинения, они имели четыре заседания в год и имели право оправдывать и наказывать всех без различия положения. Этот институт сохранялся наследниками Карла Великаго до тех пор, пока стоял твердо авторитет императорской власти; после капетингской революции, как только династия стала располагать правом суда за узкими пределами своего феодальнаго владения, она приняла аналогичную систему inquisitorum, которые должны были контролировать действия чиновников и наблюдать за исполнением законов. Та же идея сказалась в разъездных судьях Англии — самое позднее с 1166 г., с эвохи Кларендонских Заседаний; следствия, к которым приступали в эту эпоху против тех, кто казался подозрительным в глазах населения, породили систему GrandJuri, прототип папской Инквизиции в первоначальном ея виде. Те "инквизиторы и разследователи", которых мы находим в 1228 г. в Вероне, и которых государство употребляло для раскрытия и наказания богохульщиков, имели тот же характер. Еще более полную аналогию мы находим в сардинских JuradosXIVв., как назывались в каждом округе избранные и принесшие присягу жители, обязанные разведывать о преступлениях, находить виновных и представлять их на суд.

Церковь, вполне естественно, усвоила эту систему. Мы только что видели, что Карл Великий приказывал епископам старательно объезжать их епархии, разыскивая преступления; по мере роста компетенции духовных судов, увеличивалась эта следственная обязанность и, по крайней мере, номинально, получила правильное устройство. Уже с начала Xвека мы видим практику (ложно приписываемую папе Евтихиану), которой позднее подражала Инквизиция. Когда прибывал в приход епископ, то все население дожно было собраться на местный приходский сход; тогда он избирал из числа людей зрелаго возраста и заведомой честности нескольких, которые на святых мощах давали клятву открыть без страха и лицеприятия все, что они знали или могли узнать впоследствии, касающееся преступлений или злодеяний, требующих следствия. Эти testessynodales стали правильно функционирующим институтом Церкви — по крайней мере, в теории,—и был составлен длинный вопросный лист для руководства епископов при их выборе, чтобы никакое отступление не могло ускользнуть от проницательности Инквизиции. Но эти благоразумныя и хорошо обдуманныя меры оставались благодаря не-брежности епископов мертвою буквою. Когда Линкольнский реформатор, епископ Роберт Гростест, в 1246 г,, по наущению францисканцев, привазал произвести общее разследование относительно нравственности жителей его епархии, то эффект был неожиданный, так как ясно обнаружилось, насколько забыли о самом институте. Архидиаконы и деканы созвали дворян и простолюдинов и испытывали их под присягой согласно " каноническими предписаниями; но эта процедура породила такие соблазны, что король Генрих IIIбыл вынужден вмешаться и приказать своим бальи прекратить ее.

Таким образом, Церковь на бумаге обладала хорошо составленной организацией для раскрытия и испытания еретиков. Ей не хватало только способных исполнителей; и успехи ереси до эпохи альбигойских крестовых походов показывают, до чего епископы, поглощенные заботой об увеличении своих доходов, оставляли в небрежении свои прямыя обязанности. Тщетно целый ряд пап, следовавших один за другии, делали попытки возбудить их ревность по мере того, как росла смелость еретиков. От имени собрания прелатов, которые в 1184 г. присутствовали в Вероне при совещании Луция IIIи Фридриха Барбароссы, папа, уступая настояниям императора и с одобрения епископов, издал декреталий, и если бы он исполнялся точно, то он повлек бы за собой учреждение епископской, а не папской инквизиции. Кроме обязательной для всех суверенов присяги помогать Церкви в преследовании ереси, было приказано всем архиепископам и епископам посещать—лично или через своих архидиаконов или других духовных лиц—раз или два в год все те приходы, где было малейшее подозрение в существовании ереси; они должны были заставить дать клятву двух или трех людей хорошей репутации, или, в случае надобности всех жителей, что они выдадут всякаго подозреваемаго в ереси или принадлежащаго к тайному обществу или живущаго иначе, чем большинство верных. Прелат должен был призвать к себе ука-занных ему таким образом людей и, если они не могли оправдаться, наказать их по своему усмотрению. Равным образом все те, кто откажется дать присягу вследствие излишней щепетильности, должны быть осуждены ipsofactoи наказаны как еретики. Упорствующие еретики, отказывающиеся отречься и вернуться в лоно Церкви после должной епитимии, а также те, которые снова впадут в заблуждение после того, как отрекутся от него, должны быть переданы в руки светской власти, чтобы получить заслуженное ими наказание. Во всем этом не было ничего новаго; хотели лишь воскресить существующия учреждения и сделать попытку напомнить епископам об их обязанностях. Но важный шаг был сделан, когда папа в отношении ереси отменил все изъятия от епископскаго суда и подчинил епископам привилегированные монашеские ордены, которые зависели непосредственно от Рима. Кроме того, покровители ереси были объявлены неправоспособными быть адвокатами или свидетелями, равно как отправлять какую-либо общественную должность.

Мы уже видели, что это усилие совершенно разбилось о бездеятельность епископов. Но дело обстояло так, что, в виду общаго индифферентизма светских властей, даже и рвение их осталось бы без всякаго результата. Когда епископ из Кастеляно писал Луцию III, что катарьг многих совращали в Венеции, и спрашивал его инструкций, то папа ограничился тем, что посоветовал ему накладывать епитимии на тех, кого он мог бы возсоединить с Церковью, и брать с них письменное обязательство, что в случае их новаго отпадения имущество их будет подвергнуто конфискации. Что касается упорствующих, то он должен публично отлучить их и постараться убедить дожа и народ не посещать их, преследовать их и разделить их имущество между верными. Но всего этого было мало для возбуждения епископов; оружие ржавело в их ленивых руках, и число еретиков росло и множилось, так что, в конце концов, Рим был вынужден, чтобы не потерять своей власти, призвать верных к оружию. Но он понял, что грубой победы мало, если он в то же время не организует преследования на новых принципах. В то время как Монфор и его банды угрожали еретикам, в Авиньоне собрался в 1209 г. собор под председательством папскаго легата Гуго и принял целый ряд мер, которыя, в сущности, суть не что иное, как подтверждение тех мер, которыя предписал за двадцать пять лет перед этим папа Луций III. Существенное изменение заключалось в том, что допускалось вмешательство священников, которые в каждом приходе должны были быть присоединяемы к мирянам, testessynodales, или к местным разследователям ереси. Эта система, утвержденная в 1215 г, собором в Монпелье, вызвала многочисленныя преследования и сооружения многих костров. Когда в 1215 г. собрался Латеранский собор, чтобы утвердить, по-видимому, обезпеченныя за Церковью победы, ивструкции Луция IIIбыли подтверждены в том же смысле. Надеялись обезпечить их точное исполнение, решив, что все епископы, которые будут небрежно исполнять свои обязанности в этом отношении, будут смещены и замещены другими, более способными бороться против ереси .

Эта угроза высшаго в христианском мире собора не оказала желательнаго действия. Правда, то там, то сям появлялись фанатики в роде Фулька Тулузскаго или Генриха Страсбургскаго, которые все свои силы клали на подавление ереси, но большинство прелатов оставалось небрежным, как и прежде, и мы не находим следа, чтобы постарались Инквизицию из теории перевести на практику. Нарбоннский собор 1227 г. предписал всем епископам назначить в каждой епархии testessynodales, чтобы разыскивать еретиков и других отпавших и доносить о них епископским чиновникам; но прелаты собора, удовлетворившись этим проявлением энергии, разошлись по домам п предоставили вещи их естественному ходу. Мы и без свидетельства современника Луки Тюи знаем, что большинство епископов относилось безразлично к ереси, а другие обращали ее в источник доходов. Когда их упрекали в бездеятельности, они отвечали: "Как осуждать людей, которые не уличены в преступлении и не признаются в нем?" Не более успеха имел собор в Безье 1234 г., когда он приказал приходским священникам составлять списки подозреваемых и строго наблюдать за ними. Апатию светскаго духовенства ничто не трогало.

Образовывая по временам нечто в роде Инквизиции легатов, папы старались оправдать это индифферентизмом епископов. По мере того, как юрисдикция пап расширилась под влиянием системы Григория VII, легат сделался очень полезным орудием, чтобы дать почувствовать могущество папы во внутренних делах епархии. Являясь прямыми и полномочными представителями наместнива Бога, легаты несли с собою и представляли высшую власть Святого Престола в самых отдаленных углах христианскаго мира. Было неизбежно, чтобы в один прекрасный день их употребили для возбуждения вялаго преследования. Мы уже видели, какую роль они играли в делах альбигойцев, начиная с эпохи Генриха Ситоскаго и до эпохи кардинала Романо. При отсутствии всякаго правильнаго судопроизводства ими пользовались даже и в специальных случаях, чтобы выставить невежество местных прелатов; так, напр., в 1224 г. Гонорий IIIприказал Гильдесгеймскому епископу Конраду представить на суд легата Чинтио, кардинала Опорто, Генриха Миннеке, приора монастыря С.-Марии в Госляре, котораго епископ держал в тюрьме по подозрению в ереси. А в Тулузе, после Парижскаго договора 1229 г., был дан самый замечательный пример совместной деятельности легата и епископа—свидетельство неясности, которая господствовала еще относительно роли, перешедшей к Инквизиции. В июле граф Раймунд, примирившийся с Церковью, возвратился в свои владения в сопровождении кардинала-легата Романо; он должен был обезпечить себе исполнение договора и распустить шайки "пилигримов", которые мстили за свое разочарование, уничтожая посевы и создавая в стране голод. В сентябре в Тулузе собрался собор, на который явились все прелаты Лангедока и большая часть наиболее влиятельных баронов. Этот собор принял канон, опять предписывавший всем архиепископам, епископам и независимым аббатам применять на практике систему testessynodales; но не видно, чтобы это постановление было исполнено. Однако, по настоянию легата и Фулька Тулузскаго, сам собор превратился в трибунал Инквизиции. Был открыт совершенный катар Гилльем де Солье, который, будучи обращен, был возстановлен в своих правах, чтобы он мог быть свидетелем против своих прежних собратьев; с своей стороны, Фульк проявил ревность, разыскивая повсюду других свидетелей. Все присутствовавшие епископы посвятили свои силы допросу их, а затем послали Фульку их письменныя показания, так что, говорят нам, огромная работа была окончена в самое короткое время. Было выяснено, что еретики обещали друг другу хранить тайну, и что от них почти ничего нельзя было узнать; но некоторые из них, более богобоязненные, забежали вперед и принесли сознание; тогда, чтобы быть возсоединенными с Церковью, они, по существующей практике, должны были сказать все, что знали про других еретиков. Таким образом, было собрано очень много свидетельств, которыя легат стал изучать, чтобы сделать постановление относительно обвиняемых; взяв дело, он из Тулузы перебрался в Монпелье. Небольшое число более смелых отпавших пыталось защищаться юридически и просило сообщить им имена свидетелей; для этого они даже последовали за легатом в Монпелье. Но последний, ссылаясь на то, что хотели предать смерти доносчиков, ловко увернулся, представив обвиняемым общий список всех свидетелей, так что несчастные были вынуждены по-кориться, не имея возможности защищаться. После этого легат отправился в Оранж на другой собор и оттуда сообщил Фульку приговоры, которые были объявлены обвиняемым, собранным для этого в церкви св. Иакова. Все следственное дело было отвезено легатом в Рим из боязни, чтобы оно не попало в руки людей мстителей и не вызвало насилий против свидетелей. На самом деле многие свидетели, которых только подозревали, были немного позднее перебиты .

Все это показывает, насколько епископская или легатская Инквизиция были неудобны, даже в самых энергичных руках, насколько это судопроизводство было неправильно и неопределенно. В последующие годы мы находим несколько примеров употребления testessynodales, как, напр,, на соборе в Арле в 1234 г, на соборе в Туре в 1239 г., на соборах в Безье в 1246 г. и в Альби в 1254 г., а равным образом в грамате Альфонса де Пуатье, который в 1257 г. убеждал епископов учредить этих свидетелей согласно канонам Тулузскаго собора. За эти же годы встречаются также и отдельные случаи Инквизиции легатов. В 1237 г. инквизиторы Тулузы действовали с полномочиями легатов, как уполномоченные легата Иоанна Виенскаго; когда в том же году население Монпелье просило помощи папы в борьбе против ереси, то последний послал Иоанна Виенскаго, поручив ему строго разследовать дело. Равным образом не были приняты во внимание права епископов в 1239 г., когда Григорий IXпредписал тулузским инквизиторам следовать указаниям его легата. Однако, само воспоминание об этих обязанностях легатов скоро так совершенно забылось, что в 1351 г. флорентийския власти просили папскаго легата взять обратно жалобу, предъявленную им против аббата камальдульцев, так как-де республика никогда не допускала, чтобы ея граждане судились по таким обвинениям кем-либо другим, кроме инквизиторов. Когда в 1257 г. ивквизиторы Лангедока жаловались на инквизиторскую ревность Авиньонскаго епископа, легата Зона, то Александр IY решил, что его легат не имел никакого права действовать так за пределами своей епархии.

Общественное мнение господствующих классов Европы требовало, чтобы ересь была, во что бы то ни стало, уничтожена; и, однако, когда кончилось открытое сопротивление, желанная цель, казалось, была дальше, чем когда-либо прежде. Епископ и легат не были способны обнаруживать еретиков, прикрывавшихся плащем верности католичеству; а когда случайно открывалось гнездо еретиков, то консисторский судья обыкновенно не был ни достаточно подготовлен, ни достаточно ловок, чтобы вырвать признание у тех, которые выставляли себя совершенно во всем согласными с учениями Рима. При отсутствии открытой вражды к Церкви, было довольно трудно раскрыть тайныя мысли сектантов; для этого нужны были специально подготовленные люди, единственным делом которых было бы изследование чужих убеждений; так как необходимость в этом становилась все более настоятельной, то два новых фактора по-могли разрешению задачи.

Первым фактором была организация нищенствующих орденов, особенно пригодных на работу, которая была не под силу епископским судам. Учреждение этих орденов казалось вмешательством Провидения, пожелавшаго дать церкви Христа оружие, котораго у нея недоставало. Раз была создана необходимость специальных и постоянных судов, исключительно назначенных для подавления ереси, то казалось естественным, чтобы они были совершенно изъяты из-под влияния местных страстей и личных счетов, которые могли погубить невиннаго, или из-под влияния местной протекции, которая могла оказать покровительство виновному. Если, сверх всего, следователями и судьями являлись люди, специально подготовленные для раскрытия и обращения еретиков, если они безповоротно отреклись от мира, если, наконец, они не могли обогащаться и были нечувствительны к приманкам мирских наслаждений, то, казалось, безпристрастное и строгое выполнение ими своих обязанностей было гарантировано. С одной стороны, действительно, надо было охранять чистоту веры; с другой — можно было разсчи-тывать, что здесь не будет ни давления, ни безполезных жестокостей, вызываемых частными интересами и личною местью. Огромная популярность монахов обезпечивала им со стороны населения усердное содействие, на какое не могли разсчитывать епископы, обыкновенно находившиеся во враждебных отношениях со своими духовными чадами, а также и с могущественными баронами и сеньорами, поддержка которых была необходиа. Конечно, нищенствующие ордены были особенно преданы папству, и они сделали из Инквизиции могущественное орудие для увеличения влияния Рима и для уничтожения последних остатков независимости местных церквей. Но если эти соображения помогли в течение времени расширению их деятельности, то совершенно невероятно, чтобы они руководили учреждением в начале его. Таким образом, в глазах общества XIIIвека, устройство Инквизиции, врученной в руки доминиканцев и францисканцев, казалось естественным и даже неизбежным лекарством против зол, которыя тяготели над этой эпохой.

Другим фактором, споспешествовавшим успехам Церкви в предпринятой ею задаче преследования, было светское законодательство против ереси, которое начало тогда облекаться в определенную форму. Мы уже видели, что в Англии и в Арагонии в XIIвеке появлялись отдельные эдикты, направленные против ереси; но весь их исторический интерес заключается только в том, что они показывают отсутствие уголовнаго кодекса. Фридрих Барбаросса не сделал ничего, чтобы привести в исполнение правила, опубликованныя Луцием IIIв Вероне в 1184г., хотя они и были санкционированы императором. Действие обычнаго права, принятаго Монфором в 1212 г. в Памье, естественно прекратилось одновременно с его непродолжительным господством. Правда, были некоторыя попытки законодательства относительно еретиков, когда в 1194 г. император Генрих VIпредписал конфисковать их имущество, накладывать на них суровыя наказания, разрушать их дома и подвергать крупным штрафам общины и отдельных лиц, если они не будут содействовать их задержанию; но тот факт, что в 1210 г. эти предписания были снова подтверждены Оттоном IV, показывает, что они скоро были забыты. Некоторые дошедшие до нас от той эпохи эдикты свидетельствуют о неправильном и случайном характере мероприятий светской власти против ереси. Так, напр., в 1217 г. Нуньез Санчо де Росельон постановил, что еретики должны стоять вне закона; в 1228 г . Иаков IАрагонский последовал его примеру, что может служить доказательством, что эта мера была нововведением. С другой стороны, статуты Пиньероля 1220 г. ограничиваются лишь наложением штрафа в десять су на всякое заведомо вальденское помещение. За несколько дней до своей смерти Людовик VIII, король французский, предписал за ересь конфискацию имущества и лишение всех прав, а государственные чиновники получили приказание непосредственно карать всех тех, кто будет уличен в ереси. По действовавшим в 1227 г. статутам Флоренции епископ во всех случаях преследования ереси должен был действовать совместно с подестатом, что было серьезным ограничением автономии епископских судов. В Милане в 1228 г. были приняты новые законы по настоянию папскаго легата Готфрида; все еретики должны быть изгнаны из пределов республики, дома их должны быть разрушены, имущество конфисковано, личность их поставлена вне закона; более или менее крупному штрафу подвергался всякий, кто дал бы им пристанище. Для розыска еретиков, которых должны были допрашивать и судить архиеписков и подестат, была учреждена полусветская, полу-духовная ивквизиция; причем подестат должен был в десятидневный срок предавать смертной казни всех, кто будет уличен в ереси. В Германии в 1231 г. вышло постановление Генриха VII, определявшее судьбу имений, конфискованных у еретиков; аллодиальныя владения могли быть переданы их наследникам, что, как мы увидим ниже, противоречило всему последующему законодательству.

Чтобы создать и пустить в ход стройную систему преследования, надо было сломать центробежную тенденцию средневекового законодательства, которое рельефнее всего сказалось в свободной Наварре, где всякий сколько-нибудь значительный город имел свой собственный fuero, где почти всякий дом имел свой обычай. Иннокентий IIIпопытался на Латеранском соборе 1215 г. обезпечить единство целым рядом суровых постановлений, определявших положение Церкви в отношении еретиков, а также обязанности светской власти, которая должна была уничтожать их под угрозой обвинения в вероломстве. Это составило даже особую главу в каноническом праве, но вследствие полнаго отсутствия деятельной помощи светских властей, все эти предписания долгое время оставались мертвою буквой. Ожесточенному врагу Церкви, Фридриху II, было пред-назначено судьбой уничтожить в большей части Европы особенности местных законов и отдать население на усмотрение соглядатаев, которых папы находили нужным посылать к нему. Он нуждался в расположении Гонория III, чтобы быть коронованным в 1220 г.; а когда произошел неизбежный разрыв, то в его интересах было снять с себя обвинение в ереси, которое так часто бросали ему, и поэтому он проявлял особое рвение в преследовании еретиков, хотя, несомненно, что, если бы он был свободен в действиях, благодаря своему философскому индифферентизму терпел бы всякое верование, которое не было бы опасным для его власти.

В ряде указов, вышедших с 1220 по 1239 г., Фридрих II опубликовал подробный и безжалостный кодекс преследования, основанный на канонах Латеранскаго собора. Те, которых только подозревали в ереси, должны были по распоряжению Церкви подвергнуться purgatio под страхом лишения гражданских прав и изгнания из пределов Империи; если они находились в подобном положении в течение года, то их осуждали как еретиков. Все еретики, без различия их учений, были вне закона; раз они были осуждены Церковью, их следовало выдать светским властям для того, чтобы их сожгли живыми. Если из страха перед смертью они отступали от своих верований, то их следовало заключить в тюрьму на всю остальную жизнь и наложить на них епитимию; если же они снова впадали в свои заблуждения, то их нужно было предать смерти, так как их обращение было неискренне. Все имущество еретиков подлежало конфискации, и их законные наследники лишались права наследования. Их дети до второго поколения признавались неправоспособными занимать какую-либо должность, если они не заслуживали прощения, сделав донос на своего отца или на какого-дибо еретика. Все верующие, соумышленники, покровители, защитники или ходатаи еретиков подлежади вечному изгнанию, их имущество подвергалось конфискации, а их дети разделяли участь детей еретиков. Защищавшие заблуждения еретиков должны были разсматриваться как еретики, если только они не меняли своего поведения после предупреждения. Дома еретиков и тех, кто давал им пристанище, должны быть разрушены и более не возобновляемы.

Хотя свидетельство еретика не принималось в судах, но было сделано исключение, если его показания были направлены против другого еретика. Всякий, облеченный государственною властыо, чиновник или магистрат должен был давать присягу, что он будет работать на уничтожение тех, кого Церковь признает еретиками, под страхом потери власти. Если светский сеньор, призванный Церковью изгнать еретиков из своих владений, не исполнит этого в течение более чем одного года, то его земли может занять всякий первый католик, который, после того как изгонит из них еретиков, может спокойно владеть ими, не нарушая прав сюзерена, при условии, что не будет идти против него.

Когда была учреждена папская Инквизиция, Фридрих в 1232 г. поторопился предоставить в распоряжение инквизиторов все силы государства; они имели право требовать вмешательства чиновников, чтобы схватить тех, кого они признавали еретиками, и держать их под арестом до произнесения приговора, по которому виновных следовало предать смерти .

Это ужасное законодательство было принято Церковью с большой радостью, и в отличие от прежних не осталось мертвою буквою. Коронационный эдикт 1220 г. был послан Гонорием в болонский университет, чтобы его читали и объясняли при изучении права. Он был внесен в утвержденный сборник феодальнаго права, и его самыя суровыя предписания стали отныне частью гражданскаго кодекса. Ряд последующих эдиктов Фридриха был обнародован папами при помощи булл, которыя приказывали всем государствам и всем городам внести навеки эти законы в их местные кодексы. Наблюдение за этим было возложено на инквизиторов, которые должны были также брать с чиновников и магистратов присягу, что они будут руководствоваться этими эдиктами, и отлучать их в случае отказа дать присягу. Когда в 1222 г. магистраты города Риети приняли законы, шедшие в разрез с законами Фридриха, то Гонорий предписал, чтобы виновные были немедленно смещены; в 1227 г. население Римини оказало сопротивление, но было принуждено смириться; в 1253 г. некоторые ломбардские города колебались, но их посетили инквизиторы Иннокентия IV, и они были скоро выведены на правый путь; в 1254 г. Асти принял эдикты, как нераздельную часть своего местнаго законодательства; 10 сентября 1225 г. его примеру последовал Комо; даже в 1335 г. при пересмотре флорентийских законов эти эдикты пользовались еще уважением. Наконец, они были внесены в последния добавления к Corpusjurisкак основныя положения каноническаго закона, и, по крайней мере, номинально, они не отменены и до сего времени.

Таким образом, значительная часть Европы от Сицилии до Севернаго моря узнала костер; не замедлили последовать благому примеру и западныя страны. Одновременно с Парижским трактатом 1229 г. вышел от имени малолетняго Людовика IXкоролевский указ, обещавший Церкви в ея борьбе с еретиками помощь королевских чиновников. В землях, которыя остались в руках графа Раймунда, колебания его политики порождали многочисленныя жалобы; наконец, в 1234 г. он был принужден обнародовать с согласия прелатов и баронов устав, выработанный фанатиком Раймундом дю Фога Тулузским, в который вошли все пункты закона Фридриха, и ко-торый установил конфискацию имущества всякаго, кто, вопреки призыву Церкви, откажется помочь схватить или заключить в тюрьму еретика. В сборниках и юридических сочинениях последней половины XIIIвека мы находим эту систему уже вполне уставовившейся, как закон общий для всей страны; в 1315 г. Людовик Сварливый распространил действие эдиктов Фридриха на всю Францию.

В Арагонии Иаков Iэдиктом запретил всем еретикам проникать в его владения, несомненно, в виду массы беглецов, приходивших из Лангедока, где в это время (1226 г.) был с крестоносцами Людовик YIII. В 1234 г. он совместно со своими прелатами редактировал целый ряд законов, касающихся учреждения самой суровой епископской Инквизиции при поддержке королевских чиновников; в них мы впервые находим изданное светской властью запрещение переводить Библию на народный язык. Все, у кого имелись переводы Ветхаго и Новаго Завета inromancio, должны были в течение восьми дней принести их к епископам для сожжения; тем же, кто не исполнит этого, грозило подозрение в ереси. Таким образом, за исключением остальной части Пиренейскаго полуострова и народов севера, где ересь никогда не пускала своих корней, все христианския государства подчинились Церкви в деле подавления ереси; и когда была учреждена Инквизиция, то соблюдение этого законодательства было одною из главных обязанностей инквизиторов, бдительность которых должна была гарантировать его полное и неуклонное применение.

В Италии в эту переходную эпоху ревность к вере или простое соревнование были причиной многочисленных попыток основания светской инквизиции. В Риме в 1231 г. Григорий IXсоставил ряд правил, которыя были опубликованы от имени римскаго народа сенатором Аннибальдо. На сенатора возлагалась обязанность арестовывать всех тех, на кого укажут ему как на еретиков, если донос на них будет сделан инквизитором или просто добрым католиком; наказание должно было быть приведено в исполнение через 8 дней после осуждения. Из их имущества, подвергавшагося конфискации, треть следовала свидетелю, треть сенатору и треть предназначалась на возстановление городских стен. Всякий дом, где им дали бы приют, должен быть разрушен, а место его обращено под свалку нечистот. С верующими поступали как с еретиками; соумышленники, покровители и т. п. лишались третьей части своего имущества, которое шло на сооружение стен. Всякий, кто не доносил на известнаго ему еретика, подвергался штрафу в двадцать лир; сенатор, который небрежно исполнял закон, подвергался штрафу в двести марок и лишался права занимать государственныя должности. Чтобы оценить всю тяжесть этих штрафов, мы должны вспомнить о бедственном положении Италии той эпохи, о скудости повседневной жизни, о редкости благородных металлов, засвидетельствованной отсутствием золотых и серебряных украшений на одежде того времени. Не удовольствовавшись тем, что эти суровыя правила были обнародованы на месте, Григорий IXразсылал их в копии ко всем архиепископам и владетельным князьям Европы с приказанием применять их на практике в их владениях, где в течение некотораго времени они служили основанием для судопроизводства Инквизиции. В Риме преследование еретиков удалось превосходно, и верные могли радоваться при виде многочисленных пылающих костров. Ободренный успехом, папа издал Декреталий, легший в основание всего последующаго инквизиционнаго законодательства, в силу котораго осужденные еретики должны были передаваться в руки светской власти для получения примернаго наказания: те, кто возвращался в лоно Церкви, подвергались пожизненному тюремному заключению, и всякий, узнавший о малейшем проявлении ереси, должен был доносить о нем духовным властям, под страхом отлучения от Церкви .

В то же время Фридрих II, желавший, насколько возможно, ограничить влияние Рима в своих Неаполитанских владениях, возложил там дело преследования на чиновников короны. В своих Сицилийских Конституциях, изданных в 1231 г., он приказал своим представителям тщательно разыскивать "еретиков, скрывавшихся во мраке". При самой ничтожной тени подозрения подозреваемые должны быть задерживаемы и испытуемы духовными лицами, и те, кто окажется хоть в чем-нибудь несогласным с католической религией, должны были, в случае упорства, идти на костер, котораго, повидимому, они сами искали. Всякий, ктоосмелится вступиться за них, испытает на себе гнев императора. Если мы примем во внимание, что это законодательство исходило от императора вольнодумца, то мы поймем, как велика была тогда сила общественнаго мнения, бороться с которым не осмелился даже Фридрих II; и он не ограничился одними пустыми угрозами, так как тотчас же последовал длинный ряд преследований. Два года спустя император писал Григорию, жалуяеь, что всего этого недостаточно, и ересь ширится, и извещал его, что он предписал судье каждаго округа предпринять разследование в сотрудничестве с некоторыми прелатами. Епископам он вменял в обязанность объезжать их епархии в сопровождении, если понадобится, нарочно назначенных для этого судей. В каждой провинции два раза в год происходили заседания главнаго суда, на которых ересь каралась наравне с другими преступлениями. Однако, Григорий был далек от того, чтобы поздравить Фридриха с учреждением правильнаго преследования; наоборот, он ответил ему, что ревность его идет по ложному пути, так как он карает своих личных врагов и скорее сжигает добрых католиков, чем еретиков .

Среди этих неопределенных и неправильных усилий, направленных к подавлению ереси Святому Престолу было естественно вмешаться и постараться найти однообразную систему для выполнения этой великой задачи; можно только удивляться, что он поздно взялся за это, и что в начале своего вмешательства он действовал крайне неуверенно и робко.

В 1226 г. попытались положить предел быстрому распространению катаризма во Флоренции тем, что арестовали еретическаго епископа Филиппа Патернона, диоцеза котораго простиралась от Пизы до Ареццо. Согласно законам Флоренции, его судили вместе архиепископ и подестат. Но он прервал суд, отрекшись от своих заблуждений, и был выпущен на свободу. Однако, вскоре он снова отпал от католичества и сделался еще более нетерпимым катаром. В 1227 г. один обращенный еретик пожаловался на это вероотступничество Григорию IX, и папа, только что вступивший на престол Святого Петра, поторопился исправить зло, назначив следствие, которое можно разсматривать как первый случай папской Инквизиции. Послание, датированное 20 июня 1227 г., уполномочивало приора доминиканскаго монастыря Санта-Мария-Новелла, Джованни ди Салерно, совместно с однин из братьев и каноником Бернардо возбудить против Па-тернона и его приверженцев судебное дело и заставить их отречься; в случае их упорства они должны были действовать согласно с канонами Латеранскаго собора и, если понадобится, пригласить себе на помощь духовных и мирян епископий Флоренции и Фиезоле. Таким образом, папа не задумался вторгнуться в юрисдикцию епископа Флоренции; но, с другой стороны, он не мог применить другого законодательства, кроме канонов Латеранскаго собора. Папским уполномоченным удалось захватить епископа Патернона, но его силою отбили его друзья, и он скрылся, оставив свою епархию своему преемнику Торселло.

Бр. Джованни сохранял папское полномочие до самой своей смерти, когда его заменил другой доминиканец Альдобрандино Кавальканти. Но их юрисдикция была еще крайне неопределенна, так как в июне 1229 г. аббат из С.-Миниато представил к папе в Перузу двух ересиархов, Андрея и Петра, которые были вынуждены публично отречься в присутствии папскаго двора; в 1234 г. мы неоднократно видим, что Григорий IXлично вмешивается, отпускает обвиненнаго на поруки и посылает частные наказы действующему инквизитору. Но все же Инквизиция уже принимала определенную форму, так как немного позднее было открыто много еретиков, из которых некоторые были сожжены живыми (судебныя дела сохранились до нашего времени в архивах аббатства С.-Мария-Новелла). Несомненно также, что еще не думали об основании постояннаго учреждения, кав это видно из выработанных в 1233 г. епископом Ардинго статутов преследования, одобренных Григорием и внесенных по его приказанию в сборник статутов Флоренции. Епископ выступает там еще представителем Церкви в деле преследования, и нет никакого намека на инквизиторов. Подестат был обязан задержать всякаго, на кого укажет ему епископ, и покарать его через восемь дней после того, как епископ вынесет осуждение; другие пункты взяты из эдиктов Фридриха II. Брат Альдобрандино, повидимому, придавал больше значения проповеди, чем преследованию; но вообще, во всех скрепленных им документах, он нигде не называет себя инквизитором, и нужно сказать, что его усилия помешать распространению ереси были столь же безрезультатны, как и усилия епископа Ардинго. В 1235 г., в то время, как проект правильной Инквизиции по всей Европе облекался в плоть, Григорий назначил доминиканскаго провинциала в Риме инквизитором своей обширной области, охватывавшей Сицилию и Тоскану; но эта область оказалась, повидимому, черезчур обширной, и в 1240 г. мы видим город Флоренцию в ведении брата Руджиери Кальканьи. Это был человек, очень расположенный расширить свои прерогативы и усилить свою власть; но только в 1243 г. он назвал себя впервые InquisitorDominiPapaeinTuscia. В решении, постановленном им в 1245 г., он именует себя инквизитором епископа Ардинго и папы и гордится данным ему от епископа поручением. В делопроизводстве этой эпохи еще сильно сказывается рудиментарный характер Инквизиции. Под признанием 1244 г. подписались только два frati, имени ивквизитора под ним не имеется. От 1245 г. одни решения дошли до нас, подписанныя одним Руджиери, тогда как в других делах он действовал совместно с епископом Ардинго. Можно сказать, что он был истинным творцом Инквизиции во Флоренции, когда в 1243 г. он объявил свой суд независимым от С.-Мария-Новелла, избрав членами своего суда двух или трех выдающихся братьев монастыря и употребив общественных нотариусов для ведения письменных протоколов делопроизводства.

Из предыдущаго видно, как постепенно развивалась Инквизиция. Это не было установление, зрело задуманное и систематически основанное, но медленный процесе эволюции, которому помогли элементы, неизбежные тогда для достижения намеченной цели. Когда Григорий, познав тщету надежд, возлагавшихся на ревность епископов, сделал попытку применить часть светскаго законодательства против ереси, то братья-проповедники были самым подходящим орудием для выполнения его замысла. Ниже мы увидим, как попытка, предпринятая впервые во Флоренции, была повторена в Арагонии, Лангедоке и в Германии; сравнительный успех, которым увенчалась эта попытка, вызвал, как естественное последствие, устройство постоянной и общей Инквизиции.

Некоторые историки утверждали, что Инквизиция родилась 20 апреля 1233 г., когда были подписаны две буллы Григория, поручающия доминиканцам дело преследования ереси; но апологетический тон, с которым папа обращается к прелатам, показывает, что он считал их мало расположенными перенести вмешательство в их власть; с другой стороны, характер его наставлений свидетельствует, что он не давал себе яснаго отчета о последствиях этого нововведения. В действительности, ближайшей задачей папы, казалось, было скорее наказание священников и других духовных, которые, согласно очень многочисленным на них жалобам, способствовали еретикам, научая их, как лучше отвечать, как скрыть свои истинныя верования и притвориться католиком. Подтвердив необходимость подавить ересь и упомянув о божественном установлении братьев-проповедников, посвятивших свои силы на распространение семян добра и на уничтожение плевел, Григорий так кончает свое обращение к епископам: "Видя, что вы поглощены вихрем забот, и что с трудом можете дышать под гнетом тяготящих вас тревог, мы находим полезным облегчить ваше бремя, чтобы вы могли легче переносить его. Поэтому мы решили послать братьев-проповедников к еретикам Франции и соседних провинций и умоляем и убеждаем вас во имя уважения, которое питаете вы к Святому Престолу, дружески принять их, хорошо обходиться с ними, помогать им вашим благорасположением, и вашими советами, и ва-шей поддержкой, дабы они могли хорошо выполнить свою задачу". Другая булла обращается "к приорам и братьям ордена проповедников, инквизиторам". Упомянув о сыновьях погибели, защищающих ересь, она продолжает следующим образом: "Вот поэтому во всех местах, где вы будете проповедывать, вы уполномачиваетесь,—в случае если грешники, несмотря на предупреждение, будут продолжать защищать ересь,— навсегда лишать духовных их бенефиций и преследовать их и всех других судом, безапелляционно, призывая на помощь светскую власть, если в этом встретится надобность, и прекращая их упорство, если нужно, посредством безапелляционнаго наложения на них духовных наказаний".

Предоставляя, таким образом, всем доминиканским проповедникам полномочия легатов и право безапелляционнаго суда, папа поступал опрометчиво. Это могло толькораздражить духовенство, как мы увидим ниже при изложении положения дел в Германии. Скоро Григорий применил более практическую меру. Немного спустя после опубликования булл в апреле1233 г., он поручил провинциальному приору Тулузы указать хорошо подготовленных братьев, чтобы проповедывать в епархии крестовый поход и преследовать судом еретиков, сообразно с новыми статутами. Хотя во всем этом и было еще некоторое смешение власти, но Григорий основал систему, которая осталась незыблемой основою Инквизиции, а именно: предоставление провинциалу права назначать известных братьев, подготовленных к выполнению своей задачи, которые в пределах их провинций должны были пользоваться данной им Святым Престолом властью в деле розыска и испытания еретиков. Сообразно с этим решением, провинциал назначил братьев Петра Селлу и Гильема Арно, труды которых мы изучим в следующей главе. Таким образом, Инквизицию, как правильную организацию, можно считать уже установленной, хотя нужно отметить, что эти первые инквизиторы в оффициальных документах именуют себя облеченными легатскими полномочиями, а не папскими. Не было еще вопроса о создании общаго и постояннаго установления, как это, напр., видно из жалобы Сансскаго архиепископа на вторжение инквизиторов в его провинцию, на что Григорий ответил граматою от 4 февраля 1234 г., которою отменял свои распоряжения по этому предмету и намекал, что архиепископ мог бы в будущем обратиться за помощью к доминиканцам, если бы он подумал, что их большая опытность в борьбе против еретиков может помочь ему в его намерениях.

Около того же времени Григорий писал епископам Нарбонны, грозя им своим гневом, если они не будут налагать на еретиков заслуженных наказаний; но в этом послании нет даже намека на Инквизицию. 1 октября 1234 г. архиепископ Нарбонны, Петр Амиель заставил верных дать клятву, что они будут доносить на всех еретиков или лично ему, или его подчиненным, как-будто бы он не знал еще о существовании специальных инквизиторов; даже когда эти последние получили поручение действовать, их власть и их ответственность, их обязанности и права оставались совершенно неопределенны и не выяснены. Так как в них видели простых епископсвих помощников в отправлении старой судебной практики против ереси, то естественно, что епископы возлагали на них все дела этого рода, раз они возникали. И, действительно, многие вопросы, касающиеся мер против еретиков, были разрешены не только по римским статутам Григория от 1231 г., но также согласно канонам Тулузскаго собора 1229 г. и соборов Безье и Арля 1234 г., которые занимались лишь тем, чтобы поднять и организовать епископскую Инквизицию; но, тем не менее, постоянно являлись на практике новыя затруднения относительно разных мелочей, и чувствовалась настоятельная потребность какого-либо кодекса, чтобы сделать преследование действительным. Отсрочка на несколько лет Инквизиции по просьбе графа Раймунда задержала эту кодификацию; но, когда Инквизиция возобновила свои действия в 1241 г., надобность стала настоятельной, и все вообще были того мнения, что ожидаемый кодекс должен был выйти с одобрения епископов. Мнения, представленныя в 1241 г. Гильемом Арно, показывают, что не только епископ тулузский Раймунд был в качестве заседателя, но что в частности было спрошено мнеиие архиепископа Нарбоннскаго.

Чтобы определить главные принципы, которыми должна была руководствоваться Ин-квизиция, в 1243 и 1244 гг. созвали в Нарбонне большое собрание от трех провинций Нарбонны, Арля и Э; длинный ряд канонов, принятых по этому случаю, стал уставом инквизиторской деятельности. Эти каноны были адресованы: "Нашим любимым и верным сынам о Господе Иисусе Христе, братьям-проповедникам и инквизиторам". Епископы выражаются осторожно в следующих словах: "Мы пишем вам эти вещи не потому, что хотели бы связать ваше мнение, ибо неприлично ограничивать свободу, предоставленную вашему благоразумию, формулами или правилами иными, чем исходящими от Святого Престола; но мы желаем придти на помощь вам в вашей самопожертвовании, согласно с указаниями, полученными вами от Святого Престола, чая, что вы, несущие на себе наши тяготы, должны находить у нас помощь и совет от чистаго сердца". Несмотря на эти умилительныя выражения, общий тон послания вполне повелительный как в определении юрисдикции, так и в указаниях относительно того, как поступать с еретиками. Вещь достойная внимания, что, передавая полностью другим наблюдение за их словесным стадом, эти добрые пастыри ревностно оставляли за собой выгоды, которыя разсчитывали извлечь из преследований. Они, в сущности, говорят новым инквизиторам: "Вы должны воздерживаться от участия в денежных наказаниях и штрафах, как для поддержания чести вашего ордена, так и потому, что вы будете поглощены вашими занятиями". Тщательно охраняя, таким образом, свои финансовые интересы, епископы отказывались от другого важнаго, но менее прибыльнаго, дела, от права суда и приведения в исполнение решений. Решения этой эпохи постановлялись от имени инквизиторов, хотя, если в них принимал участие епископ или другое важное лицо, что случалось часто, их упоминали как членов суда.

Передача Инквизиции древней епископской юрисдикциипо делам еретиков необходимо делала отношения между епископами и инквизиторами очень щекотливыми. Новое учреждение не могло основаться иначе, как ценою многочисленных столкновений, которыя вызывают колебания политики, направленной в разныя эпохи к определению и урегулированию их отношений. В Италии епископская независимость была уничтожена давно и епископы не могли серьезно помешать присвоению их юрисдикции. В Германии князья и епископы с завистью смотрели на пришельцев и никогда не позволяли им прочно и навсегда основаться в стране. Во Франции, и в особенности в Лангедоке, хотя прелаты и были более независимы, чем в Италии, распространение ереси требовало деятельности и бдительности, много превышавших их силы, и они увидали себя вынужденными принести в жертву часть своих прерогатив, чтобы избежать более тяжелой обязанности неукловно исполнять свои функции. Во всяком случае, они уступили не без борьбы, следы которой можно видеть в ряде усилий, направленных к тому, чтобы установить modus vivendi между различными судилищами.

Мы только-что видели, что инквизиторы сначала позволяли себе постановлять решения от своего имени, не упоминая епископов. Это присвоение епископской юрисдикции представляло очень крупное новшество, которое не могло быть продолжительным; так, почти тотчас же кардинал-легат Альбано писал через Нарбоннскаго архиепископа инквизиторам, чтобы они не осуждали еретиков и не накладывали епитимии, не снесшись предварительно с епископами. Это распоряжение пришлось повторить и сделать его более точным; в том же смысле был решен этот вопрос в 1246 г. на соборе в Безье, где епископы уступили штрафы, которые должны были служить на издержки Инквизиции, и выработали другой ряд подробных указаний для руководства инквизиторов, "охотно уступая смиренным просьбам, с которыми вы к нам обратились". В течение некотораго времени папы продолжали считать епископов ответственными за подавление ереси в их епархиях и, следовательно, истинным источником правосудия. В 1245 г. Иннокентий IV, разрешая инквизиторам изменять или смягчать приговоры, оговорился, что это должно быть с согласия епископа. В 1246 г. он предписал епископу Ажана тщательно наблюдать за ересью, согласно правилам, утвержденным кардинал-легатом Адьбано, и давать индульгенции с тем же правом, каким пользовался инквизитор. В 1247 г. он говорит об епископах как о настоящих судьях ереси, предписывая им без устали работать над обращением грешников раньше, чем вынести решение, влекущее за собою смерть, пожизненную тюрьму или паломничество за моря; даже в случаях упорствующих еретиков они должны внимательно обсудить с инквизитором или с другими сведущими лицами вопрос, требуют ли спасение грешника и интересы веры, чтобы приговор был вынесен, или чтобы его можно отложить.

Несмотря на эти указания, мы не находим в решениях Бернара Ко с 1246 по 1248 г. никаких следов вмешательства епископов. Очевидно, существовали антагонизм и зависть. В 1248 г. Валанский собор был вынужден заставить епископов объявлять и исполнять решения инквизиторов под угрозой, что им будет запрещен вход в их собственныя церкви, — доказательство, что решения постановлялись без участия епископов, и что епископы не были склонны приводить их в исполнение. В 1249 г. Нарбоннский архиепископ жаловался папе, что инквизитор Петр Дюран и его товарищи отпустили грехи, без его ведома, рыцарю Петру Кугунгаму, который был уличен в ереси; в ответ на это Иннокентий тотчас же отменил все судопроизводство. На деле власть миловать считалась принадлежащей одному только Святому Престолу, и мы находим в эту эпоху много примеров, где Иннокентий передавал эту власть епископам с оговоркой, или без нея, действовать в согласии с инквизиторами. В конце концов, этот вопрос был разрешен принятием принципа оставления в каждом решении права за вынесшим его изменить его, увеличить, смягчить и отменить.

Так как инквизиторы в 1246 г. ждали еще, чтобы епископы оплачивали их расходы, то они поэтому, по крайней мере в теории, призывали себя простыми помощниками епископских судов. Кроме того, епископы должны были возводить тюрьмы для заключения обращенных, и хотя они и избавились от этой обязанности, которую принял на себя король, тем не менее, собор, бывший в Альби в 1254г. под председательством папскаго легата Зона Авиньонскаго, постановил, чтобы эти тюрьмы находились под наблюдением епископов. Тот же собор выработал целый ряд подробных указаний относительно того, как поступать с еретиками. Это было последнее проявление епископской власти в этом вопросе, так как все последующия постановления исходили уже непосредственно от Святого Престола. Даже такой опытный преследователь, как Бернар Ко, который в своих решениях совершенно игнорировал юрисдикцию епископов, признавал в 1248 г., что он подчинен епископам, спрашивал мнения Гильема Нарбоннскаго, на что архиепископ ответил не только советами, относящимися до специальных случаев, но и общими указаниями. В 1250 и 1251 гг. этот архиепископ энергично, за свой собственный счет, занимался Инквизицией и наказывал еретиков без участия папсвих инквизиторов. В брево Иннокентия IVв 1251 г. имеется намек на проект, впоследствии оставленный, передать все подобныя дела в руки епископов. Несмотря на все эти проявления реакции, пришельцы продолжали расширять свою деятельность ценою борьбы, о которой мы можем, в виду отрывочности наших сведений, только догадываться, но напряженность которой должна была возрастать благодаря враждебным отношениям белаго духовенства к нищенствующим. Хотят видеть попытку спасти их авторитет от грозившей ему опасности в предложении, сделанном в 1252 г. епископами Тулузы, Альби, Ажана и Карпантра: они предлагали уступить всю власть инквизиторов доминиканцам, которых изберут комиссары Альфонса де Пуатье при условии, что во всех решениях будут спрашивать их мнения, обещая при этом соблюдать во всех случаях правила, установленныя Инквизицией.

Этот вопрос об участии епископов в решениях был предметом продолжительных споров, Если бы на прежния предписания, признававшия это право вмешательства, не смотрели с презрением, то Иннокентий IY не был бы вынужден в 1254 г. подтвердить, чтобы осуждения на смерть или на пожизненное тюремное заключение не постановлялись без согласия епископа. В 1255 г. он приказал епископу и инквизитору совместно обсудить все темныя места законов против еретиков и установить также легкия наказания, в виде лишения должностей и бенефиций. Это призвание епископской юрисдикции было отменено Александром IV, который после некоторых размышлений сделал инквизиторов независимыми, освободив их от обязанности советоваться с епископами, даже и в тех случаях, когда дело шло об еретиках, упорствующих и уличенных в своем преступления (1257 г.). Он повторил то же решение в 1260 г., после чего последовала реакция. В 1262 г. Урбан IVсоставил подробный наказ, которым он снова подтвердил необходи- мость совещаний с епископами во всех тех случаях, когда приговор влек за собой смертную казнь или пожизненное заключение; в том же духе высказался в 1265 г. Климент IV. Но, повидимому, эти распоряжения были отменены каким-либо последующим актом или просто вышли из упо-требления, так как в 1273 г. Григорий X, упомянув об отмене Александром IVсовещаний, предписал, чтобы инквизиторы, постановляя приговоры, советовались с епископами или их доверенными так, чтобы епископский авторитет всегда имел участие в столь серьезных решениях. До этой эпохи Инквизиция разсматривалась, повидимому, только как временная мера, вызванная исключительными потребностями, и всякий папа при своем вступлении опубликовывал ряд булл, подтверждающих власть инквизиторов. Но ересь была замечательно упорна; население приняло новое учреждение, польза котораго выразилась во многом и вне пределов охранения веры; на него начали смотреть как на существенный элемент церковной организации, и оно поэтому стало пользоваться почти слепым уважением. Решение Григория относительно согласия епископа и инквизитора во всех случаях тяжелых осуждений осталось отныне в силе. Ниже мы увидим, что, когда Климент Vпопытался воспрепятствовать скандальным злоупотреблениям инквизиторской властью, он искал средства в незначительном расширении прав наблюдения и ответственности епископов, подражая в этом подобной же попытке, сделанной Филиппом Красивым. Но во всех тех случаях, когда между епископом и инквизитором существовали дружеския отношения, эта незначительная гарантия, даваемая обвиняемому, сводилась на нет, так как один давал другому право действовать от его имени; известны случаи, где епископ действовал как уполномоченный инквизитора, и наоборот. Вопрос о том, мог ли один из двух без содействия другого постановить оправдательный приговор, много занимал канонистов, и разные авторитеты высказывались и за и против; но, повидимому, большинство склонялось к утвердительному решению.

Право надзора епископов значительно увеличилось, по крайней мере, в Италии, в отношении важнаго финансоваго вопроса, когда в 1288 г. Николай IVцредписал, что все суммы, получаемыя от штрафов и конфискаций, должны передаваться на руки людей, избранных с согласия епископа и инквизитора, и что оне могут расходоваться только с разрешения епископа, которому должен представляться подробный отчет в них. Это было серьезным ограничением независимости инквизиторов; но мера эта продержалась не долго. Епископы скоро стали злоупотреблять своим правом надзора, требуя себе часть добычи под предлогом, что они сами вели разследования. Бенедикт XIв 1304 г. положил конец этому непристойному спору, отменив постановления своего предшественника. Епископам было запрещено требовать отчетов; отныне инквизиторы должны были представлять их только в папскую канцелярию или особым уполномоченным папы.

Если, таким образом, были вполне понятны колебания в упорядочении щекотливых отношений между надлежащими судебными властями, то в отношениях Инквизиции к обществу не было неопределенности. Уже в самые первые годы, когда Инквизиция находилась в эмбриональном состоянии, она оказала такия услуги, подчиняя ересь светским законам, что со всех сторон желали дать ей прочную организацию, чтобы она могла еще деятельнее помогать раскрытию и наказанию религиозных преступлений. Смерть Фридриха II(1250), унесшая главнаго врага папства, дала последнему возможность присвоить себе и подтвердить к своей выгоде суровые эдикты этого императора. Вследствие этого Иннокентий IV15 мая 1252 г. разослал ко всем владетельным лицам Италии свою знаменитую буллу Adextirpanda, устанавливавшую систематическое преследование как существенный элемент социальнаго строя каждаго государства и каждаго города, хотя плохо определенный круг действий епископов, инквизиторов и монахов свидетельствует, насколько их относительныя области были еще слабо разграничены. Всем начальникам исполнительной власти было приказано изгонять еретиков, приравненных к колдунам. Всякий, открывший еретика, мог завладеть его личностыо и его имуществом. Всякий главный магистрат, через три дня после вступления в свои служебныя обязанности, должен был избрать, по указанию своего епископа и двух монахов от каждаго нищенствующаго ордена, двенадцать добрых католиков при двух нотариусах и двух или более служащих, вся обязанность которых заключалась бы в задержании еретиков, в конфискации их имущества и в выдаче их епископу или его викариям. Их содержание и расходы по их поездкам должны были оплачиваться государством; их свидетельство принималось без присяги; никакое свидетельство не имело силы против единогласнаго свидетельства троих из них. Они несли свои обязанности в течение шести месяцев; по истечении этого срока они могли быть оставлены снова; во всякое время они могли быть устранены и смещены по просьбе епископа и монахов. Третья часть поступлений от штрафов и конфискаций следовала им по праву; они были освобождены от всякой службы, несовместной с их обязанностями; никакой закон, существующий или могущий выйти, не мог помешать их деятельности. Глава светской власти должен был командировать к ним, по их просьбе, своего заседателя или рыцаря; всякий житель должен был под угрозой крупнаго штрафа оказывать им содействие, если бы они попросили его. Когда эти следователи или инквизиторы посещали часть области, подчиненной их юрисдикции, их должен был сопровождать уполномоченный монарха, избранный ими самими или епископом. Прибыв в город или деревню, этот уполномоченный должен был призвать трех людей, пользовавшихся хорошей репутацией, или даже всех окрестных жителей и принудить их под присягою указать всех еретиков, или указать их имущество, или лиц, у которых происходят тайныя сборища, и которыя живут не так, как вообще все верные. Государство должно было задерживать всех подозреваемых, заключать их в тюрьмы, препровождать их под надежным конвоем к епископу или инквизитору и в течение пятнадцати дней, согласно с эдиктами Фридриха, приводить в исполнение всякое решение, вынесенное по обвинению в ереси. Кроме того, светская власть была обязана по простому требованию применять пытку к тем, кто откажется выдать всех известных ему еретиков. Если при задержании оказывалось какое-либо сопротивление, то была ответственна вся община, и она должна была платить огромный штраф, если она в течение трех дней не выдаст всех принимавших участие в возмущении, исполнительная власть должна была еще приказать составить четыре списка тех, кто был объявлен обезчещенным или приговорен к изгнанию за ересь; один из них должен был три раза в год читаться публично, второй—должен был быть передан епископу, третий—доминиканцам, а четвертый—францисканцам. Она также должна была наблюдать за тем, чтобы дома были разрушены через десять дней после произнесения решения, и следить за поступлением штрафов в течение трех месяцев. Те, кто был не в состоянии уплатить, заключались в тюрьму и держались там, пока за них не вносили следуемаго штрафа. Доход от штрафов, от смягчений наказаний и от конфискаций разделялся на три части: одна шла городу, другая—лицам, которым было поручено следствие, третья—епископу и инквизиторам, которые должны были употреблять ее на преследование еретиков.

Самые серьезные меры были приняты, чтобы эти суровые предписания исполнялись повсюду со всею строгостью. Они должны быть внесены навсегда во все сборники местных статутов, наряду со всеми законами, которые папа мог бы опубликовать впоследствии, под угрозой отлучения от Церкви чиновников, которые отказались бы это сделать, и наложения интердикта на города. Владетели, власти и их чиновники должны были давать присягу на соблюдение этих законов под страхом отлучения от должности. Всякая попытка изменить эти законы была преступлением, виновный в котором карался вечным лишением добраго имени, штрафом и изгнанием; всякая небрежность в их исполнении наказывалась, как клятвопреступление, вечным позором, штрафом в двести марок и подозрением в ереси, что влекло за собой потерю должности и лишение навсегда права на какое-либо другое место. Всякое лицо, облеченное властью, в продолжение десяти дней со дня вступления в свои обязанности, должно было избрать, по указанию епископа или нищенствующих, трех добрых католиков, которые под присягой брали бы на себя обязанность разследовать действия его предшественника и возбудить против него преследование за всякое уклонение от повиновения. Кроме всего этого, всякий поде-стат, в начале и в конце своего правления, должен был распорядиться о чтении булл в публичных местах, указанных епископом и инквизиторами, и изъять из книги статутов все законы, которые могли быть в противоречии с нею. В то же время Иннокентий разослал инструкции инквизиторам, приказывая им под страхом отлучения от Церкви настоять на внесении этой буллы и эдиктов Фридриха в статуты всех городов и государств. Немного позднее он им предоставил опасную привилегию толковать, совместно с епископом, все пункты местных законов, относящиеся к ереси.

Все эти предписания не были, как это может показаться с перваго взгляда, горячечным бредом больного ума. Дело идет о законодательстве положительном, практическом, зрело обдуманном и утвержденном в виду строго намеченной политической цели. Состояние общественнаго мнения той эпохи прекрасно характеризуется тем фактом, что столь деспотическия меры были приняты без всякаго сопротивления.

В 1254 г. Иннокентий IVсделал в булле некоторыя незначительныя изменения, внушенныя опытом. В 1255, 1256 и 1257 гг. Александр IVпересмотрел буллу, разрешил некоторыя возникшия сомневия и оставовился на необходимости назначить повсюду следователей для разследования действий уходящих со службы магистратов. В 1259 г. он переиздал буллу в своем сборнике. В 1265 г. Климент IY снова опубликовал ее с некоторыми изменениями, из которых главное состояло в том, что он прибавил слово "инквизиторы" там, где Иннокентий указывал только на епископов и монахов, показывая, таким образом, что за это время Инквизиция сделалась преимущественным орудием для преследования еретиков. В следующем году он подтвердил указ, данный Иннокентием Инквизиторам, повелевавший внести во все сборники статутов, под страхом отлучения и интердикта, его узаконение, а равно узаконение его предшественников. Это показывает, что в некоторых местах было оказано сопротивление, но незначительное число примеров, которые можно привести в подтверждение этого, свидетельствует, что огромное большинство городов подчинилось безропотно. В 1256 г. Александр IVузнал, что власти Генуи проявляли какую-то злую волю; он дал им пятнадцать дней срока для прекращения оппозиции, под угрозой духовнаго наказания и интердикта. Так же поступил он в 1258 г. с магистратами Мантуи. С другой стороны, тот факт, что булла оставалась внесенной в статуты Флоренции до пересмотра их в 1355 г., ясно показывает, что указы папы точно исполнялись в продолжение более ста лет.

В Италии эти меры доставили Инквизиции прекрасно организованный и оплачиваемый государством состав служащих, который сделал из нея установление, превосходно вооруженное для выполнения своих задач. Мы не знаем, было ли приложено папами старание к применению их булл в других странах; но если были попытки, то оне окончились неудачей, так как по ту сторону Альпов эти предписания никогда не имели силы. Впрочем, это было неважно, пока закон, консервативный дух руководящих классов и благочестие монархов шли рука-об-руку, чтобы облегчить повсюду и во всем задачу инквизиторов. Согласно Парижскому трактату все государственные чиновники были обязаны содействовать Инквизиции и задерживать еретиков; все мужчины старше четырнадцати лет, все девушки и женщины старше двенадцати лет должны были приносить присягу, что будут доносить на виновных епископам. Нарбоннский собор 1229 г. привел в исполнение все эти решения. Собор в Альби в 1254 г. поместил инквизиторов среди тех, кому нужно было доносить на еретиков; он угрожал церковным запрещением всем светским сеньорам, которые пренебрегли бы обязанностью помогать Инквизиции и приводить в исполнение ея приговоры к смертной казни или к конфискации. Содействие, потребованное таким образом, было дано от чистаго сердца. Всякий инквизитор имел при себе королевския граматы, уполномачивающия его обращаться ко всем государственным чиновникам, чтобы они содействовали ему, сопровождали его и помогали ему во время его поездок. В одной записке, помеченной 1317 г., Бернар Ги говорит, что инквизиторы, снабженные этими граматами, легко получают содействие бальи, сержантов и других чиновников, как королевских, так и сеньоральных, без которых они не могли бы достигнуть крупных результатов. И не только во Франции дело обстояло так, ибо Эмерик, писавший в Арагонии, сообщает нам, что первым действием инквизитора, по получении полномочия, было представить его королю и главному начальнику и просить у него открытые листы, заявляя при этом, что они согласно канонам должны ему дать таковые, если желают избежать многочисленных наказаний, налагаемых буллами Ad abolendam и Ut inquisitionis. Затем он должен представить эти листы чиновникам и заставить их поклясться, что они будут во всем повиноваться тем приказаниям, которыя он даст им во время отправления своих обязанностей. Итак, все могущество государства было пре-доставлено в распоряжение святой Инквизиции. Более того, всякое частное лицо было обязано оказывать ей свое содействие; всякое уклонение грозило ему отлучением от Церкви как соумышленника ереси, а эта мера могла через год навлечь на него обвинение в ереси со всеми своими страшными последствиями. Таким образом, частныя лица, как и государство, волей или неволей становились помощниками Инквизиции.

Право отменять все законы, которые мешали свободному действию Инквизиции, оди-наково применялось по обе стороны Альпов. Когда в 1257 г. Александр IY с негодованием узнал, что Мантуя приняла некоторые статуты, противоречащие абсолютизму Инквизиции, он немедленно приказал архиепископу Мантуи изследовать дело и уничтожить все, что могло бы помешать или задержать действия святого трибунала. В случае сопротивления он должен был отлучить магистратов от Церкви, а на город наложить интердикт. В 1275 г. Урбан IVраспространил повсюду применение этого распоряжения, взятаго из булл Ad extirpunda, и оно было введено в канонический закон как выражение безспорных прав Церкви. Таким образом, Инквизиция становилась настоящей хозяйкой законодательства всех стран, которое она могла изменить по своему усмотрению; и не вина Церкви, если какой-нибудь пылкий монарх, в роде Филииша Красиваго, осмеливался, воспользовавшись случаем, подвергнуть себя божественному мщению, защищая права своих подданных.

По сю сторону Альпов не было принято, как в Италии, что расходы Инквизиции должны были падать на государство, но королевская щедрость широко заботилась об этом; к тому же расходы на Инквизицию не были велики. Доминиканские монастыри давали ей у себя место для заседаний, а государственные чиновники были обязаны, как вы уже видели, оказывать ей все услуги, в которых она нуждалась. Если епископы не радели постройкой и содержанием тюрем, то ревность королей взяла эти обязанности на себя. От 1317 г. мы узнаем, что в течение восьми лет король истратил 630 турских ливров на содержание одной только тулузской тюрьмы, и что он также правильно платил тюремщикам. Сверх всего, инквизиторы имели право во всякое время пригласить в помощь себе экспертов, которые не могли отказать им в освещении дела. Все научныя силы королевства были обязаны прежде всего бороться против ереси и были безплатно предоставлены к услугам Инквизиции; ей, равным образом, должны были повиноваться и миряне, и прелаты.

Что власть, предоставленная, таким образом, Инквизиции, была реальна, а не про-блематична, видно из дела Капелло ди Киа, могущественнаго сеньора римской провинции, который навлек на себя подозрение в ереси, был осужден, приговорен к изгнанию и подвергся конфискации всего имущества (1260). Так как он отказался покориться, то инквизитор, брат Андрей, призвал на помощь жителей соседняго города Витербо; они, послушные ему, выставили целую армию, во главе которой инквизитор осадил Капелло в его замке Колле-Казале. Капелло благоразумно перевел свое имущество на имя знатнаго римлянина по имени Пиетро-Джакомо Сурди, и благочестивое предприятие витербцев было остановлено указом сенатора Рима, запретившаго насилие над имуществом добраго гражданина-католика. Тогда в дело вмешался Александр IV, приказавший Сурди отказаться от участия в тяжбе, так как права его на владения замком не имеют никакой силы; в то же время он приказал сенатору не мешать делу и горячо благодарил витербцев за ревность и храбрость, с которыми они явились к услугам брата Андрея. На деле же, последний только применил на практике власть, которую Цангино считал неразрывной с обязанностями инквизитора, а именно—открыто поднимать войну против еретиков и против ереси.

В этих почти безграничных пределах власти инквизиторы, по большей части, действовали безконтрольно и безответственно; даже папский легат не должен был вмешиваться в их дела или разведывать о ереси в пределах их компетенции. Их нельзя было отлучить от Церкви за преступление по службе, и представитель Святого Престола не мог даже временно отстранить их от должности. Если же и случалось подобное, то отлучение или отстранение от должности не имели никакого значения, еслиони не были сделаны безособаго полномочия папы. В 1245 г. инквизиторы получили право прощать своих в чем-либо провинившихся слуг; с 1261 г. они могли взаимно оправдывать друг друга за все действия по Инквизиции; а так как у каждаго инквизитора был подчиненный, всегда готовый оказать ему эту услугу, то он благодаря этому был совершенно неуязвим. Наконец, инквизиторы освобождались от всякаго повиновения своим провинциалам и генералам; им даже было запрещено получать от них бумаги, касающияся их служебной деятельности; они были обезопасены от всякой попытки подорвать их кредит при курии, так как им дано было исключительное право отправляться в Рим во всякое время, когда им вздумается, и оставаться там, сколько захотят, несмотря даже на запрещение провинциала или главных капитулов. Первоначально их полномочия прекращались со смертью папы, от котораго они их получили, но с 1267 года эти полномочия были объявлены постоянными.

Вопрос о несменяемости инквизиторов находился в прямой связи с вопросом об их подчиненности или об их независимости и вызывал много противоречивых постановлений. Так как первоначально право их назначения принадлежало провинциалам, то естественно они же удаляли и замещали их после совещания с "видными" членами ордена. В 1244 г. Иннокентий IѴ издал указ, что провинциалы и генералы нищенствующих орденов имели полное право смещать, увольнять и замещать всех членов их орденов, которые несли инквизиторския обязанности, даже и в тех случаях, когда они получили полномочие от папы. Двенадцать лет спустя колеблющаяся политика Александра IVвызвала со стороны инквизиторов серьезную попытку добиться полной независимости. В 1256 г. он утвердил за провинциалами право смещения инквизиторов; в июле 1257 г. он отнял у них это право, а 9 декабря того же года снова признал его за ними буллою Quodsupernonnullis, которая много раз была подтверждена как им, так и его преемниками. Последующие папы давали противоречивые указы, пока, наконец, Бонифаций VIIIне высказался за право смещения; но инквизиторы добились того, что это право могло быть применяемо только посредством правильнаго судебнаго процесса, т.е. на практике оно сводилось к нулю. Правда, согласно реформам Климента Y, отлучение от Церкви, снять которое мог только папа, налагалось на инквизиторов ipsofacto за три рода преступлений: 1) за незаконныя преследования, вызванныя дружбою, личной враждой или алчностью, и за вебрежность в преследовании, исходящую из тех же мотивов; 2) за вымогательство денег и 3) за конфискацию церковных имуществ в виде наказания проступков духовнаго лица; но эти меры, против которых энергично протестовал Бернар Ги, указывали только отношение курии и не имели практическаго значения.

Францисканцы старались привести своих инквизиторов к повиновению, давая им полномочия на определенный срок. Так, напр., в 1320 г, генерал ордена Михаил ди Чезена определил его в пять лет,—срок, который, повидимому, долгое время оставался в силе; мы видим, напр., что в 1375 г. Григорий XIобратился к генералу францисканцев с просьбой оставить в должности римскаго инквизитора брата Габриеля ди Витербо в виду его выдающихся заслуг. В 1439 г. обязанности инквизитора Флоренции были возложены на бр. Франческо да Микеле, чтобы отнять полномочия у бр. Джакопо делла Биада; отсюда ясно, что назначения продолжали делаться на определенный срок, хотя Евгений IVв 1432 г. предоставил генералу францисканцев Гильельмо ди Казале полное право назначать и устранять инквизиторов. Доминиканцы, повидимому, не применяли этого способа; мало того, все подобныя меры были не в состоянии установить подчинение и дисциплину в виду постояннаго вмешательства Св. Престола, которое всегда можно было вызвать при известном умении. Инквизиторския полномочия безпрестанно давались папою, и, повидимому, их в таком случае мог отобрать только один папа. Но даже если этого и не было, то на практике не имело большого значения, что папы признавали в теории за провинциалами право смещать, так как они всегда были готовы вмешаться в дело и решить его по-своему. В 1323 г. Иоанн XXIIдал брату Пьеро ди Перуджиа, инквизитору Ассиза, граматы, которыя заранее ограждали его против возможности отрешения от должности или перемещения. В 1339 г. был поднят вопрос об известном Джованни ди Борго, перемещенном генералом францисканцев и возвращенном на старое место Бенедиктом XII. Еще более роковым для поддержания порядка было дело Франциско ди Сала; его назвачил провинциал Арагонии, его преемник его устранил, а папа Мартин Y в 1419 г. возстановил его, признав его к тому же несменяемым. Однако, в 1439 г. Евгений IV, а в 1474 г. Сикст IVподтвердили постановления Климента IV, согласно которым инквизиторы могли быть перемещаемы как генералами, так и провинциалами. В 1479 г. Сикст IVраспорядился, чтобы все жалобы, возбуждаемыя инквизиторами, направлялись к генералу их ордена, за которым было признано право наказывать и перемещать их.

Естественным следствием этого противоречиваго законодательства было то, что инквизиторы являлись ответственными перед своими начальниками как монахи, но не как инквизиторы; в качестве последних они давали отчет только папе и утверждали, что их могут сместить только в случае доказанной неспособности выполнять свою задачу вследствие старости, болезни или невежества. Что касается их викариев и их подчиненных, то они полагали, что последние были подсудны только им одним; всякая попытка провинциала устранить одного из этих подчиненных, являясь действием, направленным против правильнаго хода Инквизиции, должна была вызывать подозрение в ереси. И нелегко, конечно, было вмешиваться в дела людей, столь страшно вооруженных и воодушевленных духом решимости. Горячность, с которой Эмерик разбирает этот вопрос, дает возможность догадываться о пылкости, с которой велась борьба, шедшая непрестанно между провинциалами и инквизаторами. Злоупотребления и безпорядки, вызванные подобным положением вещей, вынудили Иоанна XXIII вмешаться и объявить, чтобы инквизиторы во всем были подчинены своим старшим и во всем слушались бы их. Но Великий Раскол подорвал авторитет Папы, и Иоанна XXIII мало кто слушал. После возстановления единства в Констанце в 1418 г. Мартин Vпоторопился подтвердить распоряжения своего предшественника. К сожалению, ненасытная алчность римской курии, всегда готовой соблазниться на деньги, ставила роковое препятствие к установлению дисциплины; к тому же те, кто был назначен прямо папою, не могли высказывать подчинения старшим членам своего ордена.

Заметки Эмерика свидетельствуют, что инквизитор не должен был стесняться преследовать своего старшаго. Его юрисдикция была на деле почти безпредельна, так как угроза в подозрении в ереси тяготела, равным образом, и на великих мира сего и на малых. В угоду Инквизиции было даже отменено право убежища в церквах, и даже сама неприкосновенность нищенствующих орденов не защищала их от ея юрисдикции. В теории короли были также подсудны ей; но Эмерик благоразумно замечает, что если в деле замешано подобное лицо, то лучше обратиться к папе и ждать его указаний. Было одно лицо, которое избегало тирании Инквизиции. Епископский сан сохранил еще значительную часть своего прежняго огромнаго престижа, часть достаточную, чтобы оградить от нападений инквизитора, если последний, по крайней мере, не представлял особых, данных adhoc, папских грамат. Если вера епископа казалась подозрительной, то инквизитор был обязан тщательно собрать все доказательства и представить их на разсмотрение Рима. В 1327 г. Иоанн XXIIсделал еще новое исключение, вызванное заносчивостью инквизитора Сицилии, Матье де Понтиньи, который осмелился отлучить от Церкви Гильома де Бале, архидиакона города Фрежюса, папскаго капеллана и представителя Авиньонской курии в Кампании и Приморской провинции. Разгневанный папа опубликовал декреталий, воспрещающий всем судьям и инквизиторам нападать на должностных лиц и нунциев Св. Престола, если они не получат на это особых полномочных грамат. Смелость Матье де Понтиньи хорошо показывает самомнение и самонадеянность членов Инквизиции. С другой стороны, тот факт, что миряне обыкновенно называли их: "Ваше Монашеское Величество", указывает, какое сильное впечатление производили на умы массы их неограниченное всемогущество и безответственность.

Если епископы ускользали от суда Инквизиции, то они никоим образом не были изъяты от повинонения инквизиторам. В грамоте о назначении, получаемой последними от папы, говорилось, что архиепископы, епископы, аббаты и все остальные прелаты должны сообразоваться с их приказаниями во всем, что касалось задачи Инквизиции под страхом отлучения от Церкви, отрешения от должности и интердикта. Повелительный и высокомерный тон, с которым отдавали инквизиторы свои приказания епископским служащим, показывает, что это не было пустою формальностью. Несмотря на то, что папа, обращаясь к епископу, называл его "уважаемым братом", а обращаясь к инквизитору, называл его "дорогим сыном", инквизаторы считали себя, как прямых уполномоченных Святого Престола, выше епископов, и если лицо было одновременно вызываемо епископом и инквизитором, то оно должно было сначала явиться по вызову последняго. Инквизитору должны были повиноваться как самому папе, и епископ не мог уклониться от этого. Это входило в политику пап, так как инквизитор был подходящим орудием для приведения епископов в подчинение. Так, напр., в 1296 г. Бонифаций VIII, предписывая епископам уничтожить некоторых отшельников и нищенствующих, не получивших санкции Церкви, одновременно послал копия с своей буллы инквизиторам с приказанием возбуждать ревность епископов и доносить ему о небрежных.

Однако, несмотря на то, что инквизиторы завоевали себе столь высокое положение, Инквизиция служила ступенью на епископскую кафедру. Подобныя функции давали людям честолюбивым огромное влияние, которым они постоянно злоупотребляли, чтобы продвинуться выше по иерархичесвой лестнице. Между первыми инквизиторами мы встречаем бр. Альдобрандино Кавальканти во Флоренции, который сделался епископом в Витербо, а преемник его, брата Руджиеро Кальваньи, в 1245 г. был вознагражден за свои услуги епископскою кафедрою в Кастро. Я ограничусь одною Флоренцией; ея инквизитор брат Андреа да Перуджиа, был сделан епископом в 1343 г., а его преемник брат Пиетро ди Аквила, в 1346 г. возведен в сан епископа в Сантанджело деи Ломбарди; на его место инквизитором был назначен брат Микеле ди Лапо; а в 1350 г. сеньория ходатайствовала перед папой о назначении его епископом Флоренции.

Инквизиторское служение давало также возможность возвышения и в самом ордене, и это не упускалось из виду. Так, напр., в списке доминиканских провинциалов Саксонии за вторую половину XIV столетия три брата, занимавшие один за другим эту должность с 1369 по 1382 гг.—Вальтер Керлингер, Герман Гельстеде и Генрих фон Альбрехт—были раньше инквизиторами .

Не следует думать, что это грандиозное здание, которое так долго давило христианский мир, могло быть воздвигнуто без сопротивления, несмотря на все покровительство пап и королей. Когда мы перейдем к детальному изучению истории Инквизиции, то встретим многочисленные примеры народных сопротивлений, безжалостно и быстро подавленных. Конечно, чтобы решиться поднять свой голос против Инквизиции, как бы ни было жестоко и ненавистно ея поведение, надо было отличаться особым мужеством. По правилам канонических законов, всякий, кто препятствовал инквизитору в его деятельности или подстрекал к этому других, ipsofacto подвергался отлучению от Церкви; по истечении года его уже на законном основании объявляли еретиком, без всякихлишних церемоний передавали в руки светской власти и сжигали без суда и без надежды на снисхождение. Ужасная власть, предоставленная, таким образом, инквизитору, становилась еще более грозной благодаря растяжимости понятия "преступление, выражавшееся в противодействии Инквизиции; это преступление было плохо квалифицировано, но преследовалось оно с неослабной энергией. Если смерть освобождала обвиненных от мщения Церкви, то Инквизиция не забывала их, и гнев ея обрушивался на их детей и внуков. Во время процесса брата Бернара Делисье в 1319 г. было решено, что он виновен в сопротивлении Инквизиции, так как несколько расширил власть агентов, избранных городом Альби, чтобы принести жалобу папе Клименту V на действия епископа и инквизитора.

Если бы епископы действовали единодушно, они, конечно, могли бы отстоять свою юрисдикцию от этих посягательств и сохранить свое духовное стадо от ужасов, которые обрушились на него. К несчастью, прелаты не умели действовать сообща. Одни из них были мрачные фанатики, которые с радостью приветствовали Инквизицию и оказывали ей свое содействие; другие оставались индифферентны; третьи, наконец, а таких было большинство, поглощенные светскими занятиями и спорами, были скорее даже рады, что их избавили от тяжелых обязанностей, заниматься которыми у них не было ни охоты, ни времени. Ни один из них не решался поднять голос против учреждения, которое, по мнению всех благочестивых душ, отвечало самым настоятельным потребностям эпохи. Неизбежная зависть епископов сказалась только в том, что некоторые из них тщетно хлопотали о том, чтобы предоставленныя нищенствующии обязанности были возложены на них. Мы видим известную ревность в преследовании еретиков при помощи старой системы синодальных свидетелей на Турском соборе 1239 г., на соборе в Безье в 1246 г., в Альби в 1254 г. Собор в Лилле в 1251 г. сделал более решительный шаг, чтобы вернуть утраченную почву, не только приказав епископам заниматься разследованиями в их епархиях, но и потребовав от Инквизиции выдачи всех ея архивов епископским судьям. Так как это ходатайство собора не было удовлетворено, то собор Альби 1254 г. сделал другую, столь же безплодную попытку, потребовав представления копий с этих документов. Немного позднее 1250 г. один инквизитор жаловался, что еретики воспрянули духом и стали более наглыми благодаря тому, что инквизиторы подвергались вечно нападкам, обвиня-лись в небрежности, в лени и неумении отличать невинных от виновных. "Эти наговоры—продолжает инквизитор—исходят от светских и духовных судей, которые кричат о своей готовности искоренить ересь, но на деле охотно дают себя подкупать или склоняются тайно на сторону ереси, так как среди еретиков у них есть родственники или друзья". Этот пример показывает, на что обращали внимание соперничающие судьи, и как мало дружескими были отношения между старой и новой организацией.

На захваты инквизиторов епископы обыкновенно отвечали тонкими кляузами, которыя, будучи перенесенными на усмотрение Св. Престола, разрешались всегда в самом благоприятном для монахов смысле. В 1330 г. инквизитор Генрих де Шамэ жалуется Иоанну XIII, что Магелонский епископ мешает его деятельности в Монпелье, ссылаясь на известныя папския привилегии, которыя были даны ему; в своем ответе папа приказывает ему заниматься своим делом, не обращая внимания на возражения епископа. В 1441 г. архиепископ Нарбоннский и все его викарии обратились с жалобой к Евгению IY на чрезмерныя требования Инквизиции и просили его отложить всякое окончательное решение, пока он не получит подробностей. Папа не стал ждать, но ответы, что инквизитор их уже обвинил в том, что они мешают его деятельности, что главнейшей обязанностью его, папы, в отношении Церкви является истребление ереси, и что самое верное средство снискать его расположение—это содействовать Инквизиции; это учреждение создано для того, чтобы снять с епископов часть лежащей на них тяжести, и папа был бы крайне недоволен, если бы увидел, что на него делаются нападки. Чтобы показать свое желание возстановить согласие, инквизитор должен был взять назад свою жалобу, но все возбужденныя епископами жалобы, само собой разумеется, должны быть признаны неосновательными. Очевидно, во всех жалобах подобнаго рода епископам приходилось считаться с очень сильным противником. В начале Великаго Раскола инквизиторы должны были приносить подобную феодальной присягу папе, от котораго они получали полномочия, а также и его преемникам: очевидное доказательство, что папы смотрели на Инквизицию как на орудие для удовлетворения своих честолюбивых замыслов и личных интересов.

Народы Севера были черезчур удалены от центра ереси,чтобы на них распространилась язва в то время, когда верховное главенство папы укреплялось инквизиторами из нищенствующих орденов. Ни на Британских островах, ни в Дании, ни на Скандинавском полуострове эдикты Фридриха II не получили применения.Когда в 1277 г. Роберт Кильверби, Кентерберийский архиепископ, и оксфордские магистры раскрыли известныя заблуждения, происходящия из аверроизма, когда в 1286 г. архиепископ Пeкгем осудил ересь Ричарда Крапуеля,и когда в 1368 г. архиепископ Лангем объявил еретическими тридцать схоластических усмотрений,—то не было законов, чтобы покарать эти заблуждения, хотя законоведы и пытались ввести костер как карательную меру, и хотя она и была применена Оксфордским собором уже в 1222 г. по отношению к одному духовному, перешедшему в иудейство.Ниже мы увидим,что в деле тамплиеров потребовалось вмешательство папской Инквизиции, чтобы добиться осуждения. Но даже и тогда она настолько противоречила духу английских установлений, что не могла акклиматизоваться в Англии и погибла вскоре после своего введения. Когда появился Виклеф, и за ним последовали лолларды, то идея, господствовавшая в Англии относительно взаимных отношений Церкви и государства, была уже такова, что никому и в ум не пришло обращаться в Рим за специальным судом, чтобы подавить эти новыя опасности. Статут 25 мая 1382 г. уполномочивает короля при помощи его шерифов задерживать бродячих проповедников Виклифа, равно как покровителей и последователейереси,и заключать их в тюрьму до тех пор, пока они не будут оправданы "selon cresonet la ley de seinte esglise"; в июле следующаго года королевския граматы предписывали оксфордским властям учинить разследование относительно еретических направлений в университете. Слабость короля Ричарда II дала лоллардам возможность сделаться весьма опасной политической и религиозной партией; но революция, возведшая Генриха IV на престол, ослабила их положение.

Новая династия нуждалась в помощи Церкви и постаралась поскорее заслужить ея расположение. В 1240 г. королевский указ, скрепленный парламентом, осудил Соутре на костер; затем статут Dehaereticocomburendoвпервые установил смертную казнь как нормальное наказание за ересь в Англии. Этот же статут запрещал проповедь всем, кроме тех, кто имел на это право exofficio; он запрещал распространение еретических учений и книг; он уполномочивал епископов хватать уклонившихся и содержать их в тюрьме, пока они не будут оправданы или не откажутся от своих заблуждений;.наконец, он предписывал епископам в течение трех месяцев со дня арестования разобрать дело подозреваемых. В случае более легких преступлений епископы могли наложить по своему усмотрению тюрьму и штраф;последний поступал в пользу королевского казначейства.В вопросе об упорной ереси или о возвращении в ересь, что по каноническим законам влекло передачувиновнаго в руки светскойвласти, единственными судьми были епископы и их уполномоченные; когда осужденнаго передавали светскому суду, то шериф графства или мер и сержанты ближайшаго города должны были сжечь его на высоком месте в присутствии народа. Генрих V продолжал идти этим путем, и закон 1414 г. установил по всему королевству вид Инквизиции полусветской, полудуховной, действие которой особо облегчала английская система великих разследований. При таком законодательстве кострыумножились, и лоллардизм был быстро подавлен. В 1533 г. Генрих YIII отменил закон 1400 г., но полностью сохранил законы 1382 и 1414 гг., а равным образом и сожжение на костре для упорствующих еретиков и рецидивистов. В это время всегда опасное вмешательство политики в религиюи обратно сделало из костра настоящее instrumentumregni.Одною из первых мер ЭдуардаVIбыла отмена этого закона, а равно законов 1382 и 1414 гг. и всего жестокагозаконодательствашести пунктов(SixArticles). Среакцией, наступившей при Филиппе иМарии,суровые законы против ереси снова входят в употребление. Едва испанский брак был заключен, как угодливый парламент возобновил законы 1382, 1400 и 1414 гг.,и в последующие годы зажглось многокостров по стране. Но парламент Елизаветы поторопился отменить все законодательство Филиппа и Марии, а также и все старые законы, которым они дали силу; но,тем не менее, закон Dehaeretieocomburendoсделался нераздельной частью английскаго закона,и только в 1677 г. Карл IIотменил его и решил, что духовные суды, в случаях атеизма, богохульства, ереси, схизмы и других преступлений против религии, могли только присуждать к отлучению от Церкви, отрешению от должности, разжалованию и к другим церковным наказаниям, за исключением смертной казни. В Шотландии смертная казнь была отменена позднее, чем в Англии; последнее преследование за ересь в пределах Британских островов имело место в 1687 г., когда в Эдинбурге был повешен молодой человек 18 лет от роду, студент-медик по имени Экенхид (Aikenhead).

В Ирландии воинствующий францисканец, епископ Оссори, Ричард Ледред вел продолжительную борьбу с мнимыми еретиками, с лэди Алисой Кителер, обвиненной в колдовстве, и с ея сообщниками. В Ирландии так мало были знакомы с законами, касающимися ереси, что гражданские чины сначала отказались, даже с негодованием, принести присягу, предписанную канонами, на то, что они будут содействовать инквизиторам в их работе; но, в конце концов, Ледред заставвл их подчиниться и сжег в 1325 г. несколько обвиненных. Но позднее, в виду крайне враждебнаго отношения к нему наиболее видных жителей острова, он был сам обвинен в ереси и должен был бежать, и только в 1354 г. он мог спокойно снова поселиться в своей епархии, хотя еще в 1335 г. папа Бенедикт ѴIIписал Эдуарду III, сожалея, что в Англии отсутствует такое полезное учреждение, как Инквизиция, и убеждал его поддержать благочестиваго епископа Оссори в его борьбе с еретиками, которую представлял при этом в сильно преувеличенном виде. Даже сам дублинский архиепископ Александр был обвинен, как покровитель ереси, в 1347 г., так как возстал против насилий Ледреда; его преемник, архиепископ Иоанн, получил в 1351 г. указ принять самыя строгия меры к наказанию тех, кто бежал из Оссори и искал убежища в его епархии.

Когда волнения, поднятыя гуситами, приняли опасный оборот, и явилось опасение. чтобы ересь не распространилась на севере, Мартин Vв 1421 г. уполномочил шлезвигскаго епископа назначить францисканскаго монаха Николая Жана инквизитором Дании, Норвегии и Швеции; но мы не находим следов его деятельности в этих странах, и можно сказать, что там Инквизиция никогда не имела реальнаго существования.

Так как дело обращения схизматиков и еретиков в средние века находилось исключительно в руках доминиканцев и францисканцев, то основанныя ими церкви всегда были устроены так, чтобы охранять в чистоте веру вновь обращенных. Таким путем Инквизиция основалась в Азии и в Африке. Брат Раймунд Марциус почитается основателем Инквизиции в Тунисе и Марокко. В 1370 г. Григорий XIназначил инквизитором на Восток брата Иоанна Галла, который совместно с братом Илией Малым, как уверяют, насадил Инквизицию в Армении, Грузии, России и Валахии; верхняя Армения была обязана этим благодеянием брату Бартоломею Понко. По смерти брата Галла, Урбан VIоколо 1378 г. предписал генералу доминиканцев назначить трех инквизиторов, одного в Армению и Грузию, другого в Грецию и Татарию, третьяго—в Россию и Валахию. В 1389 г. один из них, брат Андрей де Каффа, получил разрешение взять себе помощника для своей огромной области, Греции и Татарии. В XIVв., повидимому, инквизитор считался непременным членом всякой религиозной миссии. Даже в сказочной эфиопской империи владыки Иоанна в Абиссинии была, как говорят, основана Инквизиция доминиканцем Св. Панталеоне, и другая в Нубии братом Бартоломео де Тибули, который считается здесь святым. Нельзя не отдать должнаго безкорыстному рвению людей, посвятивших себя распространению евангелия среди варваров, и охотно допускают, что основанныя ими инквизиции были сравнительно безвредны, так как оне не руководствовались ужасными эдиктами Фридриха IIи Людовика Святого.

Остатки Иерусалимскаго королевства узнали безразсудную ревность инквизатора раньше, чем пали окончательно. По словам Николая IV, перваго папы из францисканцев, неудачи войны зародили там семена ереси и иудейства, и в 1290 г. он предоставил своему легату Николаю, патриарху Иерусалимскому, полное право назначать там инквизиторов в согласии с провинциалами нищенствующих. Это было исполнено, но несколько запоздало: взятие Акры (19 мая 1291 г.) окончательно изгнало христиан из Св. Земли и положило конец не долгому существованию сирийской Инквизиции. Она была, однако, возстановлена в 1375 г. Григорием XI, который уполномочил францисканскаго провинциала в Св. Земле ввести должность инквизитора в Палестине, Сирии и Египте, чтобы бороться с стремлениями к вероотступничеству, которое проявляли христианские паломники, всегда многочисленные в этих странах.

Heнужно думать, что торжество Инквизиции над епископами предоставило ей исключительное право преследования. Обычная епископская юрисдикция оставалась неприкосновенной. В 1240 г. тулузский епископ и его приор вели без Инквизиции разследование по вопросу ереси сеньоров Ниора. Ревностные епископы часто действовали совместно с инквизиторами при допросах еретиков, а также и самостоятельно производили разследование.Так, напр., в 1299 г. в Альби целый ряд процессов был разсмотрен епископом, иногда совместно с каркассонским инквизитором Николаем д'Аббевилем, иногда совместно с тулузскиминквизитором Бертраном Клермонским, иногда совместно с ними обоими. Вначале, как мы видели,инквизитор был только помощником епископа, и последний нисколько не был освобожден от своих обязанностейпо уничтожению ереси. Иногда епископы сами назначалиинквизиторов, чтобы действовать продуктивнее; именаподобныхинквизиторов,действовавших от имени нарбоннских архиепископов, мы находим в документах 1251 и 1325 гг. Кроме того, ничто не мешалоревностному епископу получить от папы полномочия инквизитора, как, напр.,сделал этокаркассонский епископ Гильем Арно, который, будучи епископом, стоял с 1249 по 1255г.во главе каркассонскаготрибуналаи действовал с такой энергией, которой могли бы позавидовать доминиканцы.

Однако, было трудно, чтобы епископы и инквизиторы, действуя совместно, не пришли в столкновение. Вскоре стали утверждать, что некоторые епископы, чтобы спасти своих друзей от рвения инквизиторов, преследовали их перед своим собственным трибуналом. Чтобы положить предел этим недоразумениям, Урбан IVв 1262 г. уполномочил инквизиторов вести все дела по своему усмотрению, не справляясь о том, разсматриваются ли эти дела епископами или нет? Это предписание было с знаменательными добавлениями подтверждено Климентом IVв 1265 и 1266 гг. В 1273 г. Григорий Xпровозгласил этот же принцип, вошедший в практику Церкви и в монашеское право; было решено, что и епископы и инквизиторы могли одновременно и независимо разсматривать одно и то же дело, сообщая время-от-времени друг другу результаты делопроизводства. Для постановления решения требовалось их согласие; в случае же разногласия дело должно было быть передано на решение папы. Но даже и тогда, когда епископ один вел дело, подсудное его суду, он только с согласия инквизитора мог вынести окончательное решение.

Одно время ставили вопрос, не отменяет ли совершенно юрисдикцию епископов в отношении ереси предоставление папою инквизитору права действовать в той же епархии. Один из самых выдающихся юристов той эпохи, Ги Фукуа, разсматривал этот вопрос в своих "Quaestiones", бывших долгое время авторитетом для трибуналов Инквизиции, и дал на него утвердительный ответ; однако, сделавшись под именем Климента IVпапою, Ги в упомянутых нами выше буллах 1265 и 1266 гг. показал, что он изменил свой взгляд; также и Григорий Xясно заявил, что епископская юрисдикция остается неприкосновенной. Однако, доктора каноническаго права продолжали сомневаться в этом, и в течение некотораго времени епископская юрисдикция в отношении ереси почти ни в чем себя не проявляла. Было мало прелатов более деятельных, чем Буржский архиепископ Симон, который в продолжение 1284—1291 гг. не один раз посетил епархии Миди, Альби, Родеза, Кагора и др.; но в отчетах об этих посещениях нет нигде упоминания о разследованиях по делам ереси, если не считать дела 1285 г., в котором он заставил ростовщиков Гурдона поклясться, что они не считают себя таковыми, хотя ростовщичество было подсудно Инквизиции только тогда, когда оно превращалось в ересь благодаря притязанию ростовщиков считать свое занятие законным. Но около 1298г. Бонифаций VIIIпридал новую силу юрисдикции епископов, и мы видим, какое тогда произвел волнение между своими духовными чадами епископ Альби, Бергард де Кастане, своею строгостью по отношению в еретикам. Вскоре после этого Климент V, желая положить конец жестокостям Инквизиции, расширил функции епископов; глоссаторы утверждали, что инквизиторы нисколько не освобождали епископов от обязанности бороться цротив ереси, и что папа мог сместить епископа, если он будет пренебрегатьэтоюобязанностью; но, тем не менее, Бернар Ги уже после появления Климентия заявляет, что не удобно, чтобы епископский судьявызывал к себе лиц, о которых уже ведется дело Инквизицией. Но если, с одной стороны, власть епископа была ограничена тем, что он должен был придти к соглашению с инквизитором раньше, чем преследовать кого-либо, то с другой—онавозрослаблагодаряпредоставленному епископу праву вызывать свидетелей и обвиняемых, бежавших в другия епархии. Подобная неопределенность положения сильно затрудняла епископов; их усилия обезпечнть себе часть в штрафах и конфискациях не приводили ни к чему; им отвечали, что с них и их подчиненных достаточно получаемых ими доходов. Гениальным схоластикам удалось путем логических умозаключений устранить это возражение относительно епископов, когда они действовали лично сами; но оно оставалось в силе относительно лиц, подчиненных епископу, и последние тяготились нести все расходы, тода как Инквизиция, по крайней мере, в Италии, имела контроль над конфискациями и не давала никаких отчетов епископу.

В первую четверть XIYст. при господстве законов Бонифация YIIIи Климента Yепископская Инквизиция неизбежно должна былавозродиться. Даже в Италиипровинциальный Миланскийсобор, бывший в Бергамо в 1311 г. подпредседательством архиепископа Гастона Торриани, создал полную систему Инквизиции по образцу папской. Возраставшее могущество Висконти, враждебных папству, парализовало доминиканцев, и была сделана энергичная попытка заменить их. Было поручено настоятелю приходской церкви или монастыря каждаго города избрать людей, исключительною задачею которых было бы разыскивать еретиков; эти люди должны были пользоваться привилегими и неприкосновенностью доминиканских инквизиторов. Всем гражданам, начиная с сеньора и до последняго крестьянина, было предложено оказывать помощь noпервому зову. Некоторыя дела, бывшияв Безье, Памье и Монпельев 1319 и 1320 гг.,показывают нам, что епископские суды в это время действовали энергично, то при участии инквизитора в качестве ассесора, то при совместной работе папскаго и епископскаго инквизиторов. В 1322 г. один из епископскихинквизиторов, представитель епархии Ока, вступил в спор даже с самым БернаромГи по поводу одного арестованнаго, предъявив на него свои права. Когдав 1319 г. знаменитый противник Инквизиции, брат Бернар Делисье,подвергся суду за то,что мешал ея деятельности, тоИоаннXXIIназначил по этому поводу специальную комиссию из архиепископа Тулузы и епископов Памье и С.-Папуля; один иа самых опытных инквизиторов той эпохи, Жан де Бон Каркассонский, выступил при этом в качестве обвинителя, а не судьи.

В Германии около этого времени произошла внезапная вспышка епископской деятельности в преследованиях, поднятых страсбургским епископом и кельнским архиепископом против бегардов. Это привело почти к открытой борьбе между духовенством и доминиканцами по делу магистра Эккарта, основателя мистической немецкой школы, из которой вышли Сузо и Таулер. Весь орден с гордостью смотрел на него как на самаго выдающагося своего члена; он успешно преподавал богословие в парижском университете; в 1303 г., когда вся Германия была разделена на две провинции, он был первым провинциальным приором Саксонии; в 1307 г. генерал назначил его викарием Чехии; в 1326 г. он преподавал богословие в доминиканской школе в Кельне, и тогда-то его заподозрили в причастии к ереси бегардов, против которых велось жестокое преследование. Его мистицизм приближался к их пантеизму, и весьма возможно, что бегарды пытались прикрыться громким именем Эккарта. На общем собрании в 1325 г. раздавались жалобы, что в Германии некоторые члены ордена излагали народу на его языке учения, которыя могли повести к заблуждениям; разследование по этому поводу было поручено приору Анжера Жервезу. Около этого же времени Иоанн XXIIназначил профессора кельнской доминиканской школы, Николая Страсбургскаго, инквизитором Германии и поручил ему разследовать верования и труды братьев. Немного спустя архиепископ, возбужденный борьбою с бегардами, назначил двух комиссаров для разсмотрения дела Эккарта. Николай Страсбургский сам был склонен к мистицизму; все делало его снисходительным к обвиняемым, и он в июле 1326 г. оправдал Эккарта. Это решение не понравилось епископским инквизиторам, одним из которых был францисканец, и они начали собирать свидетельства против Эккарта. После шестимесячнаго разследования они 14 января 1327 г. попросили Николая (на что имели полное право) сообщить им делопроизводство. Николай явился в сопровождении десяти монахов не с тем, чтобы выказать повиновение вызову комиссаров, а с тем, чтобы торжественно заявить свой протест против всего их дела и потребовать себе apostoli, или апелляционныя граматы к папе, ссылаясь на то, что доминиканцы не были подсудны епископской Инквизиции, и что сам он был назначенный папою инквизитор с неограниченной властью. Правда, в 1184 г. Луций IIIподтвердил неприкосновенность монашеских орденов в делах ереси; но доминиканский орден был основан позднее.

Епископские инквизиторы поторопились ответить и в тот же день возбудили дело против самого Николая, который тотчас же послал жалобу папе. Кроме того, они вызвали на 31 января Эккарта, но он явился еще 24-го в сопровождении многочисленных приверженцев и с негодованием выразил свой протест, жалуясь на медленность дела, марающаго его имя, тогда как его можно было окончить шесть месяцев тому назад; он добавил при этом, что против него пользовались свидетельствами доминиканцев, замаранных разными преступлениями. Эккарт потребовал apostoliи определил 4-е мая последним сроком подачи жалобы в Рим. Епископские инквизиторы по закону имели тридцать дней срока для ответа на это требование.

Чтобы показать, насколько его имя пострадало от всего этого дела, он сделал 13 февраля один незаконный с юридической точки зрения шаг, позволивший утверждать, что он сам отрекся от своих заблуждений. После произнесения проповеди в доминиканской церкви он велел прочесть бумагу, в которой он оправдывал себя перед народом от возбужденных против него обвинений в ереси, отрицая, что он говорил, что будто бы его мизинец сотворил все, или что в душе существовало несозданное и несоздаваемое начало. По истечении тридцатидневнаго срока, 22 февраля, инквизиторы архиепископа отказали Эккарту дать apostoli. Немного спустя, утомленный этим долгим делом, он умер, но орден пользовался достаточным влиянием у Иоанаа XXIIдля того, чтобы добиться перенесения всего дела в Авиньон. Там поведение архиепископа было признано правильным, и 27 марта 1329 г, было вынесено решение, признавшее в учении Эккарта 17 еретических пунктов и 11 подозрительных. Хотя приписанное ему отречение и спасло его тело от вырытия и сожжения, но, тем не менее, этот приговор вполне оправдывал архиепископа, и на один раз старый порядок взял верх над новым. Было объявлево, что ересь Эккарта была доказана как разследованием (Инквизицией) архиепископа, действовавшаго вполне законно, так и разследованием, произведенным после этого в Авиньоне по распоряжению папы. Это решение тем более знаменательно, что в это время Иоанн XXIIимел серьезное основание заискивать у доминиканцев, так как вел ожесточенную борьбу против Людовика Баварскаго и против недовольной партии францисканцев.

Епископская Инквизиция получила признание Церкви. Парижский собор 1350 г. говорит о преследовании еретиков как о главной обязанности епископа; он дает инструкции епископским судьям, определяющия их права арестовывать подозреваемых и обращаться к светским властям с теми же требованиями, как и Инквизиция. Одно бреве Урбана Vв 1363 г. относится к одному рыцарю и пяти дворянам, заподозренным в ереси и находившимся в то время под стражей у каркассонскаго епископа; папа приказал судить их епископу или инквизитору, или обоим совместно, но чтобы приговоры были представлены ему. Когда епископ осмеливался возстать против вмешательства инквизитора, то он мог всегда заставить уважать свои права. В 1423 г. каркассонский инквизитор прибыл в Альби, где велел принести присягу двум нотариусам и нескольким подчиненным ему лицам, которые должны были действовать от его имени; затем он приказал собрать некоторыя свидетельския показания по делу, которое он вел, и заставил свидетелей поклясться, что они будут хранить все в тайне, пока не будет извещен обвиняемый. Епископ Альби пожаловался на это как на вмешательство в его юрисдикцию. Он заявил, что должностныя лица имели право приносить присягу только в присутствии его судьи или представителя последнего; наложенное на свидетелей обязательство хранить в тайне их показания, добавлял епископ, могло только помешать его собственному разследованию, так как лишало его свидетельских показаний, в случае если он сам примется за это дело. Этот протест показывает те столкновения и то соперничество, которые неизбежно вызывались существованием двух параллельных юридических факторов. В настоящем случае посредником был избран каркассонский епископ; инквизитор признал себя виновным и отменил свои действия, и было публично объвлено о последовавшем примирении.

Однако, несмотря на это и подобные ему столкновения, на практике, в конце концов, установился modusvivendi. Писавший в 1375 г. Эмерик представляет нам почти всегда епископа и инквизитора действующими совместно и не только в постановке решения, но и во всем деле; он, по-видимому, старается доказать, что Инквизиция нисколько не нарушала епископской юрисдикции и не освобождала епископа от его обязанностей. Столетием позднее Шпренгер, разсматривая юрисдикцию Инквизиции с точки зрения инквизитора, приходит почти к тому же выводу; и в папских указах, дававшихся инквизиторам, обыкновенно делалась оговорка, что они не должны ничем нарушать инквизиционной юрисдикции епископских судей. Но, благодаря обычной небрежности служащих епископа, инквизиторы часто вторгались в их область, и жалобы на эти вторжения раздавались постоянно до наступления реформации.

С технической точки зрения не было никакой разницы между Инквизицией епископов и папы. Правосудная система делопроизводства, взятал епископскими судами из римского права, была оставлена; епископов уполномочивали и даже побуждали следовать инквизиционной системе, которая представляла жалкую каррикатуру суда. Поэтому, излагая историю этого учреждения, нет никакой надобности делать различие между двумя ее ветвями; на действия той и другой надо смотреть как на вызванные одними и теми же стремлениями, одними и теми же методамии стремившияся к одной цели одинаковыми средствами.

Однако, папская Инквизиция в виду огромной задачи, предложенной ее разрешению, была гораздо действительнее, чем епископская. Как бы ни был энергичен епископский судья, его труды были обособлены, временны и несистематичны; папская же Инквизиция, наоборот, покрыла всю континентальную Европу сетью судов, в которых заседали люди, не имевшие других занятий. Их деятельность была не только непрерывна, как действие законов природы, но и постоянна; эти два обстоятельства отнимали у еретиков надежду выиграть время и скрыться, переходя из одной страны в другую. Своими прекрасно составленными регистрами Инквизиция образовала настоящую международную полицию в ту эпоху, когда взаимные сношения между народами были еще чрезвычайно слабы. Руки Инквизиции были длинны, память ее непогрешима; и мы без труда понимаем, какой мистический ужас внушала Инквизиция благодаря, с одной стороны, таинственности, окружавшей ее деятельность, а с другой—благодаря своей сверхъестественной бдительности. Если она хотела вести дело публично, то она призывала всех верных и приказывала их схватить какого-нибудь ересиарха, обещая им за это вечное блаженство на том свете и соответственное вознаграждение на этом; всякий священник того прихода, где мог скрываться обвиняемый, должен был повторять вызов, чтобы его слышали все прихожане. Если предпочитали вести дело в тайне, то для этого были шпионы и специальные низшие служащие. История всякой еретической семьи за время нескольких поколений могла быть всегда извлечена на свет из архивов разных судов Инквизиции. Одна счастливая поимка, сопровождавшаяся сознанием, вырванным пыткой, могла раскрыть следы сотен людей, считавших себя до того времени в безопасности; и каждая новая жертва давала новый ряд разоблачений. Еретик жил как бы на вулкане, который во всякое время мог начать извержение и поглотить его. Во время ужаснаго преследования, поднятаго против францисканцев-спиритуалов в 1317 и 1318 гг., много сострадательных людей помогало беглецам, смело являлось у костра и утешало, как могло, новых мучеников. Одни из них, зная, что их подозревают, бежали и переменили имя; другие остались в тени, и все уже думали, что дело их позабыто. Вдруг в 1325 г. какой-то неожиданный случай (по всей вероятности, сознание какого-либо узника) навел Инквизицию на их след. Человек двадцать несчастных было заключено в тюрьму, где просидели год или два; здесь, отрезанные от всего мира, они пали духом, сознались постепенно в своих прегрешениях, на половину уже позабытых, и подверглись духовным наказаниям. Еще поучительнее дело Гильельмы Маза де Кастр, потерявшей в 1302 г. мужа. В первые минуты тоски по мужу она слушала двух вальденских миссионеров, поучения которых укрепляли ее. Они были у нее только два раза—и то ночью, так что она имела полное право говорить, что никогда их не видала. Через двадцать пять лет безупречной строго-католической жизни ее в 1327 г. вытребовала каркассонская Инквизиция; она созналась в своем, один только раз бывшем, нарушении веры и принесла покаяние. Таким образом, святой трибунал не забывал ничего и ничего не прощал. Он останавливался на всех мелочах. В 1325 г. одна женщина, по имени Манента Роза, была приведена на каркассонский трибунал как еретичка-рецидивистка; поводом к преследованию послужило то, что ее видели, после того как она отреклась от ереси спиритуалов, разговаривающей с одним подозреваемым человеком, и что она переслала через него два су одной больной женщине, также находившейся под подозрением.

Бежать было безполезно. Приметыбежавшихеретиковнемедленноразсылалисьnoвсей Европе. Об арестах подозрительных людей трибуналы сообщали один другому, и несчастная жертва направлялась в ту страну и в тот город, где ее показания могли принести большую пользу, раскрыв других виновных. В 1287 г. среди арестованных в Тревизе еретиков было несколько пришедших из Франции, и французские инквизиторы тотчас потребовали их себе,в особенности одного изних, бывшего епископом катаров. ПапаНиколай IVнемедленно приказалтревизскомуинквизитору отослать их во Францию, но предварительно выпытать у них все, что возможно. В глазах людей папская Инквизиция была всеведущей, всемогущей и вездесущей.

Иногда, правда, польза, приносимая этим учреждением, ослаблялась ссорами, особенно порождавшимися взаимной ненавистью францисканцев и доминиканцев. Я уже упоминал о недоразумениях, возникших на этой почве в Марселе в 1266 г. и в Вероне в 1291 г. Этот недостаток единодушия сказался также в 1327 г., когда был арестован в Провансе хорошо известный спиритуал Петр Тренкавель, бежавший из каркассонской тюрьмы, а также бежавшая тоже из тюрьмы дочь его, Андрея. Очевидно, они подлежали суду того трибунала, от которого они скрылись бегством; но францисканский инквизитор Прованса, брат Михаил, отказался выдать их, и каркассонский трибунал был вынужден обратиться с жалобой к Иоанну XXII, который приказал Михаилу немедленно выдать своих пленников. Но если принять во внимание несовершенство человеческой природы, то нельзя не согласиться, что недоразумения подобнаго рода происходили сравнительно редко.

Чтобы справедливо управлять столь могущественной организацией, от которой зависели жизнь и бдагосостояние миллионов людей, надо было иметь почти сверхчеловеческую мудрость и добродетель. Каков же был идеал людей, которым было поручено текущее дело св. трибунала? Наиболее опытный инквизитор своего времени, Бернар Ги, заканчивает свои подробные инструкции относительно делопроизводства некоторыми общими советами, касающимися поведения и характера инквизитора. Инквизитор, говорит он, должен быть деятелен и энергичен в своем рвении к истинной вере, в деле спасения душ и истребления ереси. Он должен оставаться всегда спокойным и невозмутимым среди всяких неприятностей и недоразумений. Он должен быть деятелен физически, так как привычка к лени ослабляет всякую энергию. Он должен быть безстрашен и не бояться даже смерти, но, не отступая ни перед какой опасностью, он не должен безразсудно идти ей навстречу. Он должен быть недоступен просьбам и подходам тех, кто будет стараться привлечь его на свою сторону; но в то же время сердце его не должно быть безчувственным, и он не должен отказывать в отсрочках и в смягчении наказания, принимая во внимание обстоятельства и место. Он не должен быть слабым и искать любви и популярности, так как это может дурно отразиться на его деле. В сомнительных вопросах он должен действовать осмотрительно и не давать легко веры тому, что кажется вероятным, но часто бывает неверно. Он не должен отбрасывать упрямо противоположное мнение, так как часто кажущееся на первый взгляд невероятным оказывается впоследствии истиной. Он должен внимательно разспрашивать и выслушивать и тщательно разследовать, чтобы терпеливо осветить все дело. Когда он выносит смертный приговор, то выражение лица его может свидетельствовать о его сожалении, чтобы не казалось, что он действует под влиянием гнева и жестокости, но приговор его должен оставаться неизменным. Если он накладывает денежное наказание, то лицо его должно сохранять строгое выражение, чтобы не подумали, что он действует из алчности. Пусть в его взгляде проглядывают всегда любовь к правде и милосердие, чтобы не думали, что его решения вынесены под влиянием алчности или жестокости.

Для точной оценки трудов Инквизиции и ее влияния мы должны теперь несколько подробно изучить ее методы и ее судопроизводство. Только таким образом мы будем в состоянии понять вполне ее деятельность, так как те уроки, которые извлечем мы из этого разследования, имеют, быть может, наиболее серьезное значение среди всего, чему она может научить нас

ГЛАВА VIII.

Устройство Инквизиции.

Мы уже видели, что Церковь поняла, что словом убеждения нельзя остановить распространение ереси. Проповеди св. Бернара, Фулька из Нейльи, Дурандо де Хуеска, св. Доминика, св. Франциска отличались самым горячим красноречием; все эти проповедники, надеясь убедить и вернуть в лоно Церкви отпавших, давали пример самого высокого самоотречения; но их старания потерпели неудачу; тогда Церковь прибегла к силе и без всякой пощады применила ее.

Первым следствием этой новой церковной политики было то, что еретики начали скрываться. Тогда, чтобы пожать плоды своей победы, Церковь нашла нужным организовать правильное преследование в целях раскрытия и уничтожения спрятавшихся еретиков. Для этого были употреблены нищенствующие ордены; учрежденные первоначально с целью борьбы с заблуждениями словом и примером, они скоро стали агентами немилосердной репрессии.

Устройство Инквизиции было настолько же просто, насколько целесообразно в дости-жении цели. Она не стремилась поражать умы своим внешним блеском, она парализовала их террором. Она оставила светским прелатам богатые одежды, величественную пышность богослужения, блестящие процессии и длинный ряд служителей. Инквизитор носил скромную рясу своего ордена; в город входил он или один, или сопровождаемый несколькими вооруженными слугами, которые составляли его личную стражу и были исполнителями его приказаний. Главной ареной его деятельности были стены здания святого трибунала, откуда он разсылал свои приказы и распоряжался судьбою целых народов, окруженный молчанием и таинственностью, в тысячу раз более внушительными, чем внешнее великолепие епископов.

0 плодотворной работе, а не о внешности, заботилась Инквизиция. Это было здание, воздвигнутое людьми серьезными, решительными, всецело преданными одной идее; людьми, которые знали, чего они хотят, и отбрасывали с презрением все, что могло помешать их деятельности.

Вначале, как мы видели, инквизаторами были простые монахи, выбираемые один за другим, чтобы преследовать еретиков и выяснять степень их виновности. Их деятельность, естественно, ограничивалась пределами провинций нищенствующих орденов, из которых каждая охватывала большое число епископий, и провинциалы которых назначали инквизиторов. Хотя на главный город провинции с его монастырем ордена и с его тюрьмами стали скоро смотреть как на резиденцию Инквизиции, но все же инквизитор был обязан постоянно находиться в разъездах и собирать народ в разных местах, как делали это раньше епископы при своих пастырских объездах, обещая, кроме того, отпущение грехов на время от двадцати до сорока дней всем тем, кто являлся на его призыв. Правда, инквизиторы Тулузы вначале основались в этом городе и вызывали к себе всех, кого хотели допрашивать, но этот порядок вызвал такие жалобы, что в 1237 г. легат Иоанн Виенский приказал самим инквизиторам выезжать на места. Следствием этого был их выезд в Кастельнодари, где народ встретил их весьма дурно, так как заранее условились не выдавать никого; тогда они перебрались в Пюилоранс; сюда они прибыли, никем не жданные, и могли благодаря этому собрать много свидетельских показаний. Убийства, происшедшие в Авиньоне 1242 г. показали, что эти разследования на местах не всегда были безопасны; тем не менее, их продолжали предписывать и кардинал Альбано в 1234 г., и собор 1246 г. в Безье. В 1247 г. Иннокентий IVуполномочил инквизиторов в случае опасности вызывать еретиков и свидетелей в какое-либо безопасное место, но личные объезды остались по прежнему в силе: в Италии они предписывались буллами Adextirpanda; о них, как о чем-то, вошедшем в обычай, говорит современный немецкий инквизитор; в северной Франции в 1278 г. брат Симон Дюваль созывал народ на местах; в 1330 г. Бернар Ги говорит о них как об исключительной привилегии Инквизиции, а около 1375 г. Эмерик описывает этот порядок как установившийся уже изстари.

Нельзя представить что-либо более действительное, чем эти объезды. С течением времени, когда была усовершенствована система шпионов и служителей (familiares), они стали менее обычны; но в первые годы Инквизиции они принесли ей огромные услуги. За несколько дней до своего прибытия инквизитор извещал духовные власти, чтобы они в назначенное время созвали народ, обещая известные индульгенции тем, кто явится. Часто инквизиторы добавляли при этом, что не явившиеся будут подвергнуты отлучению; но это было с их стороны превышением власти, и подобные отлучения признавались не имеющими силы. К собранному таким путем населению инквизитор обращался с речью о чистоте веры; затем он требовал всех жителей известного района явиться в нему в течение шести или десяти дней и сообщить ему все, что им известно относительно лиц, виновных в ереси или подозреваемых в этом, также относительно лиц, говоривших что-либо несогласное с догматами веры или ведущих жизнь, отличную от жизни большинства верных. Всякий, кто не повиновался этому приказанию, подвергался ipsofactoотлучению от Церкви, которое мог снять только один инквизитор; а повиновение давало индульгенцию на три года.

В то же время инквизитор провозглашал "срок милосердия", продолжительностью от пятнадцати до тридцати дней, в течение которого всякий добровольно явившийся еретик получал снисхождение, если он сознавался в своих заблуждениях, отрекался от них и давал подробные сведения о своих единоверцах. Это снисхождение иногда было полным, иногда же оно обусловливало только отмену более суровых мер наказания, каковы: смерть, тюрьма, конфискация и изгнание. Впервые сведения об этой милости, ограниченной определенным сроком, мы находим под 1235 годом.В 1237 г. один виновный отделался благодаря этому легкой епитемией; ему приказали совершить два небольших паломничества, уплатить Инквизиции штраф в десять ливров morlaas— "во имя любви к Богу", и в течение всей своей остальной жизни помогать ежедневно одному нищему. По окончании "срока милосердия" никому не давалось прощения; во время этой отсрочки инквизитор должен был сидеть дома, всегда готовый принимать сознания и доносы; длинные ряды вопросов были выработаны уже заранее, чтобы облегчить ему допрос являвшихся. Еще в 1387 г. брат Антонио Секко, в деле еретиков вальденских долин, начал с того, что вывесил по церквам Пиньероля объявление, что всякий, который в течение восьми дней сам донесет на себя или донесет на других, избавится от всякого публичного наказания, за исключением случаев ложной клятвы, данной перед Инквизицией. Все, кто отказывался явиться, отлучались от Церкви.

Бернар Ги утверждает, что этот порядок ведения дел был очень плодотворен не только потому, что он вызывал много обращений, но и потому, что он доставлял указания на многих еретиков, которые остались бы неизвестными: всякий кающийся был обязан указывать всех, кого он знал или подозревал. Особенно настаивает он на действительности подобного разследования, когда дело шло о том, чтобы схватить Совершенных катаров, которых, благодаря их обыкновенно скрытной жизни, могли выдать только лица, пользующияся их доверием. Легко представить себе какой ужас охватывал общину, когда в ней неожиданно появлялся инквизитор и выпускал свое обращение. Никто не мог знать, какие толки ходили о нем; никто не мог знать, к чему прибегнут личная вражда и фанатизм, чтобы скомпрометировать его перед инквизитором. И католики и еретики имели равное основание волноваться. Человек, который почувствовал склонность к ереси, не имел уже более ни минуты покоя при мысли, что слово, сказанное им мимоходом, могло быть перенесено во всякое время его близкими и его самыми дорогими друзьями; под влиянием этой мысли он уступал перед чувством страха и выдавал другого из боязни не быть выданным самому. Григорий IXс гордостью вспоминает, что в подобных случаях родители выдавали своих детей, дети—своих родителей, мужья—жен, жены—мужей. Мы смело можем верить Бернару Ги, что всякое разоблачение вело за собой новые, пока, в конце концов, вся страна не покрывалась невидимой сетью; он добавляет при этом, что многочисленные конфискации, бывшие следствием этой системы, также играли здесь видную роль.

Ареной этих предварительных действий обыкновенно являлся монастырь того ордена, к которому принадлежал инквизитор, если в данной местности был такой монастырь, или дворец епископа, если таковой был в городе. В других случаях занимались церкви или муниципальные здания, так как все власти, и светские и духовные, были обязаны оказывать все, зависевшее от них, содействие. Тем не менее, у каждого инквизитора была своя главная квартира, где он должен был хранить показания обвинителей и признания обвиняемых; туда также уводил он под конвоем, который обязаны были давать ему светские власти, арестованных, которых, по его мнению, надо было держать при себе; что же касается других, то он ограничивался тем, что приказывал им явиться к нему в определенный день, потребовав от них предварительно поручительства.

В первое время местом заседания судилища был монастырь нищенствующих; общественная же или епископская тюрьма была к услугам инквизитора для помещения его арестованных. Coвременем были выстроены специальные здания, снабженные одиночными камерами и темницами, где несчастные всегда находились под наблюдением своих будущих судей. Здесь же обыкновенно происходило судебное разбирательство, хотя иногда оно имело место и во дворце епископа, особенно если этот последний был ревностен и работал вместе с инквизитором.

В первое время не было надобности в определении минимального возраста инквизитора; провинциал мог выбрать любого из членов своего ордена. Повидимому, были часты случаи назначения молодых неопытных людей, так как Климент Y, в своей реформе Инквизиции, определил минимальный возраст инквизитора в сорок лет. Бернар Ги протестовал против этого, указывая на то, что часто более молодые люди были способны к выполнению инквизиторских обязанностей, и что не требовалось известного возраста для епископов и их викариев, а они, между тем, пользовались инквизиторскою властью. Тем не менее, изданное правило осталось в силе. В 1422 г. тулузский провинциал назначил инквизитором в Каркассон брата Раймунда Лилльскаго, имевшего только тридцать два года; хотя он и был утвержден генералом ордена, но все же обратились к Мартину Y, который предписал оффициалу Але произвести разследование и, если брат будет признан достойным, то сделать для него исключение из канона Климента.

По большей части, дела велись одним инквизитором, но иногда их было двое. Ведший дело инквизитор обыкновенно имел помощников, которые производили следствие и снимали предварительный допрос; он мог просить провинциала дать ему столько помощников, сколько находил нужным, но не имел права сам выбирать их. Иногда в том случае, когда епископ горел жаром преследования, он самолично выступал в роли помощника инквизитора; чаще же им являлся приор местного доминиканского монастыря. Там, где государство несло издержки по содержанию Инквизиции, повидимому, был известный контроль за числом помощников инквизитора; так, напр., в Неаполе в 1269 г. Карл Анжуйский давал инквизитору только по одному помощнику.

Эти помощники заменяли инквизитора во время его отсутствия и, таким образом, слились с комиссарами, ставшими существенным элементом Инквизиции. Уже с XIIв. установилось,что уполномоченный Рима, облеченный судебною властью, мог передоверять свои права другому лицу; в 1246 г. собор в Безье дал инквизитору право назначать вместо себя уполномоченного всякий раз, когда он находил нужным произвести разследование на месте, куда не мог отправиться сам лично. Иногда давались особые поручения; так, напр., Понс де Порнак, инквизитор Тулузы, уполномочил в 1276 г. доминиканского приора из Монтобана разследовать дело Бернара де Сольгак и, запечатав, переслать допрос к нему.

Провинции инквизиторов были настолько обширны, что приходилось разделять работу, в особенности в первое время, когда еретики были очень многочисленны и требовали целую армию следователей. Но право назначать полномочных комиссаров было признано за инквизитором законом, повидимому, только в 1262 г. Урбаном IV, aв конце столетия потребовалось подтверждение этой привилегии со стороны Бонифация VIII. Эти комиссары или викарии отличались от помощников тем, что их назначал и увольнял лично сам инквизитор. Как мы уже говорили, они сделались существенным элементом Инквизиции и вели дела в местностях, весьма удаленных от главнаго судилища. Если Инквизитор был в отсутствии или был занят, то один из них мог временно заместить его; инквизитор мог также назначить себе викарного. После реформ Климента в 1317 г. эти комиссары, как и их начальники, не могли быть моложе сорока лет. Они были облечены полною инквизиторской властыо, они могли вызывать, арестовывать и допрашивать свидетелей и подозреваемых, они могли даже прибегать к пытке и приговаривать к тюрьме. Вопрос, имеют ли они право приговаривать к смертной казни, был спорный, и Эмерик держится того мнения, что это право должно принадлежать только одному инквизитору; но как мы увидим ниже, на деле Жанны д'Арк и вальденцев Арраса, что это ограничение собдюдалось далеко не всегда. Упомянем еще, что в отличие от инквизиторов комиссары не имели права назначать вместо себя уполномоченных.

Позднее, время-от-времени, выступает еще другой член суда Инквизиции, носящий звание советника. В 1370 г. каркассонская Инквизиция считала себя в праве назначать трех советников, которые были освобождаемы от всяких местных налогов. В одном документе 1423 г. этим лицом является не доминиканец, aлиценциат прав. Несомненно, подобный советник был крайне полезен судилищу, хотя его оффициальное положение было неопределенно. Цангино говорит нам, что в общем инквизиторы были совершенно незнакомы с законами. В большинстве случаев это не имело значения, так как судопроизводство было в высшей степени произвольно, и редко обвиненный решался жаловаться на решение; но случалось, что жертвы Инквизиции проявляли упрямство, тогда она нуждалась в советах лица, знакомого с законами и с налагаемою ими ответственностью. Эмерик всякому комиссару советует оградить себя содействием скромного адвоката, чтобы избегнуть ошибок, которые могут повредить Инквизиции, вызвать вмешательство папы и, быть может, лишить его места.

Так как глубокая таинственность была существенной чертой всех судебных дел Инквизиции, как только упрочилось ее положение, то сделалось общим правилом, что показания и свидетелей и обвиняемых делались обязательно в присутствии двух безпристрастных людей, не принадлежавших к Инквизиции, но приносивших клятву хранить в тайне все, что услышат. Инквизитор мог для этого пригласить любое лицо по своему усмотрению. Преимущественно такими представителями общества бывали лица духовного звания, обыкновенно доминиканцы, "люди скромные и религиозные", которые должны были вместе с нотариусом подписать протокол показаний и удостоверить его правильность. Хотя об этом и не говорится ничего в наказах собора в Безье 1246 г., но показания, дошедшие до нас от 1244 г., свидетельствуют, что это уже вошло в обычай. Частое подтверждение этого правила рядом последовательных пап, и тот факт, что оно было внесено в канонические законы, показывают, что ему придавали большое значение как средству помешать нарушению справедливости и придать всему судопроизводству вид безпристрастного. Но и в этом, как и во всем, инквизиторы переделали закон в свою пользу и, не стесняясь, отбрасывали все ничтожные ограничения, которыя папы ставили их могуществу.

В 1325 г. один священник, по имени Петр де Торнамир, обвиненный в принадлежности к францисканцам-спиритуалам, был приведен умирающим перед каркассонскую Инквизицию. Инквизитор был в отсутствии. Его заместитель и нотариус в присутствии трех мирян стали отбирать показания, но обвиняемый умер, не окончив их; когда он уже лишился дара слова, вошли два доминиканца и, не посмотрев на то, что показания не были закончены, скрепили их, подписавшись под ними. На основании этого неправильнаго суда было поднято преследование против умершего священника; но этим были затронуты интересы наследников, которые желали спасти имущество от конфискации. Спор тянулся тридцать два года, и, когда в 1357 г. инквизитор попросил собрание экспертов утвердить приговор, двадцать пять юристов высказались против, и только двое—оба доминиканца—защищали его. Немного позднее Эмерик объяснил своим братьям, как обходить это правило, когда оно было стеснительно: достаточно было в конце протокола допроса засвидетельствовать присутствие двух достойных доверия лиц, после прочтения показаний лицу, давшему их.

Ни одно постороннее лицо не имело права присутствовать на суде; исключение делалось в течение нескольких лет только в Авиньоне, где около половины XIIIв. представители магистратуры временно добились для себя и нескольких сеньоров права присутствовать при судоговорении. В других же местах повсюду несчастные, защищавшие перед судьями свою жизнь, были всецело в руках инквизитора и его креатур.

Состав судилища дополнялся нотариусом, видным и весьма уважаемым должностным лицом средних веков. Все судопроизводство Инквизиции, все вопросы и ответы записывались; всякий свидетель и всякий обвиняемый были обязаны удостоверить правильность своих показаний, когда они прочитывались им в конце допроса, и приговор основывался исключительно на показаниях, добытых таким путем. Обязанность нотариуса была очень тяжелой, и иногда в помощь ему приглашались писцы; но он был обязан лично скреплять все документы. Текущие дела судилища давали груду бумаг; их все надо было переписать для архивов; кроме того, различные инквизиции постоянно обменивались копиями со своих дел, так что все это давало огромную работу. Инквизитор мог и здесь потребовать безплатной помощи любого подходящего для этого лица; но было опасно доверять ведение всех этих бумаг людям, не получившим специальной подготовки. В первое время можно было потребовать услуг любого нотариуса, преимущественно кого-нибудь из доминиканцев, кто был раньше нотариусом; если не было под руками ни одного нотариуса, то вместо него можно было взять двух "скромных" людей. Подобная замена, к которой прибегали инквизиторы во время своих разъездов, часто вызывала затруднения. В городах, где происходили постоянныя заседания Инквизиции, нотариусом было определенное и получавшее жалованье должностное лицо. Когда была сделана Климентом Vпопытка реформы, то было предписано, чтобы этот нотариус давал присягу перед епископом и перед инквизитором. На это возражал Бернар Ги, указывая на то, что часто непредвиденныя условия дела требуют увеличения числа нотариусов, и что в тех местах, где не было общественных нотариусов, их обязанности должны исполняться компетентными лицами; часто, добавляет он, случается, что виновные вдруг сознаются, но если их показания не будут тотчас же записаны, то они берут назад свои слова и начинают искажать истину. Странная вещь—инквизитор не имел права назначать нотариуса! "Он может, говорит Эмерик, предложить папе трех или четырех лиц, но назначение зависит только от папы. Этот порядок вызывает такое недовольство среди местных властей, что инквизитор сделает умнее, если удовлетворится нотариусами епископов или нотариусами светских магистратов".

Огромная масса документов, порожденная этими безчисленными руками, составляла предмет особой заботы; ее значение было оценено с самого начала. В 1235 г. был поднят вопрос о сознаниях раскаивающихся, и их стали тщательно записывать в особые специальные книги. Вскоре это вошло во всеобщий обычай; инквизиторам было приказано сохранять все судопроизводство от первого вызова в суд до приговора вместе со списком тех, кто дал присягу защищать веру и преследовать ересь. Этот указ неоднократно повторялся; кроме того, было предписано, чтобы со всех документов снимались копии, и чтобы одна из них помещалась в безопасном месте или передавалась епископу. Книга приговоров тулузской инквизиции, за период времени от 1308 по 1323 г., напечатанная Лимборхом, кончается перечнем 636 осужденных, расположенных в алфавитном порядке и распределенных по месту жительства; против каждого имени сделана ссылка на страницу, где оно упоминается, и краткое указание на наложенное на каждого наказание, а равно на все в нем последовавшие изменения. Таким образом, если должностному лицу нужно было собрать сведения о жителях какого-нибудь поселка, то он сразу мог узнать, кто из жителей находился в подозрении, и какое решение было принято относительно него. Первый попавшийся пример из этой книги показывает, насколько точны и подробны были первоначальные списки. В 1316 г. была приведена на суд одна старуха; было обнаружено, что в 1268 г., т.е. почти пол-века тому назад, она отреклась от ереси и была возсоединена с Церковыо. Так как это увеличивало ее вину, то несчастная была приговорена провести остаток дней своих в тюрьме и оковах. Таким путем с течением времени Инквизиция собрала огромный запас справок, которые не только увеличивали ее могущество, но и делали ее предметом ужаса всего мира. Так как имущество потомков еретиков подлежало конфискации, и так как их можно было всегда признать неполноправными, то тайны семейств, столь тщательно хранимые в архивах Инквизиции, давали ей возможность, когда она это находила нужным, уничтожать тысячи невинных.

Вдобавок, она особенно ловко умела раскрывать предосудительные деяния предков тех, кто имел несчастие возбудить против себя ее недовольство, anoвременам и ее алчность. В 1306 г. во время волнений в Альби, когда королевский судья (в игье), или губернатор, стал на сторону народа, инквизитор Жофруа д'Абли опубликовал, что он нашел в списках, что дед судьи был еретиком, и что, следовательно, его внук не имеет права занимать должность. Таким образом, все, не только живые, но и мертвые, были в полном распоряжении Инквизиции .

Стремление подделывать списки, когда нужно было поразить врага, было весьма сильно, и враги инквизиции не задумывались утверждать, что это проделывалось частенько. Брат Бернар Делисье, говоря от имени всего францисканского ордена в Лангедоке, в одном документе от 1300 г. заявляет, что эти списки не только не заслуживают доверия, но что на них вообще смотрят как на подложные. Ниже мы увидим, что эти слова не были лишены основания. Народное недоверие увеличивалось еще благодаря тому обстоятельству, что всякое лицо, имевшее у себя документы, относящиеся до судопроизводства Инквизиции или до преследований еретиков, подлежало отлучению от Церкви. С другой стороны, те, спокойствию которых эти списки угрожали, стремились их уничтожить, и известны многочисленные случаи, направленные к этому. Уже в 1235 г. граждане Нарбонны, возмутившись против Инквизиции, уничтожили ее реестры и книги. Указ, изданный в 1254 г. собором в Альби, о снятии копий с дел Инквизиции и о помещении их в безопасное место, был, несомненно, вызван другой попыткой уничтожить архивы, сделанной в 1248 г. еретиками Нарбонны: во время собрания епископов в этом городе было совершено нападение на двух лиц, несших дела, в которых были и списки еретиков; оба они были убиты, а документы сожжены. Около 1285 г. в Каркассоне консулами города был раскрыт заговор, в котором участвовало несколько высокопоставленных духовных лиц, с целью уничтожения архивов Инквизиции. Заговорщики подкупили одного из слуг Инквизиции, Бернара Гаррика, ко-торый согласился сжечь архивы, во заговор был раскрыт, и заговорщики наказаны. Один из них, адвокат, по имени Гильем Гаррик, около тридцати лет томился в тюрьме и был судим лишь в 1321 г.

Heменее грозными были и самые скромные служители Инквизиции. Таковы были сторожа, разсыльные, шпионы, bravi, известные под общим именем слуг—familiares, все они наводили ужас на население. Служба их не была безопасна и не привлекала к себе людей честных и мирных; но зато она сулила тысячи выгод людям потерянным и бродягам. Они не только наслаждались неподсудностью светским судам, что было у них общего со всеми служителями Церкви, но благодаря особому праву, предоставленному Иннокентием IVв 1245 г. инквизиторам, отпускать своим слугам все грехи, они были неподсудны даже и духовным судам. Кроме того, всякое оскорбление, оказанное служителям Инквизиции, разсматривалось как действие, мешающее правильному ходу работ Инквизиции, и почти приравнивалось к ереси; если кто-нибудь осмеливался оказывать сопротивление при нападении этих людей, то виновный предавался суду того судилища, которому принадлежал нападавший. Поставленные таким образом в исключительное положение, они могли делать с беззащитным народом все, что угодно, и легко представить себе, какие вымогательства творили они безнаказанно, утрожая арестами и доносами в то время, когда попасть в руки Инквизиции было величайшим несчастием безразлично как для верного католика, так и для еретика. Этот общественный бич сделался еще более грозным, когда служителям Инквизиции было разрешено носить оружие. Убийства в провинции Авиньона в 1242 г., убийство Петра Мученика и другие подобные инциденты оправдывали с внешней стороны желание инквизиторов иметь вооруженных стражников; к тому же розыск и поимка еретиков нередко были сопряжены с опасностью. Но все же удивительно было предоставлять привилегию носить оружие людям, на которых не простиралось действие закона. В эту бурную эпоху ношение оружия было строго запрещено во всех мирных общинах. Уже с XIвека оно было запрещено в Пистойе; в 1228 г.—в Вероне; в Болонье только рыцари и врачи имели право носить оружие и держать при себе одного вооруженного телохранителя. В Милане указ Иоанна Галеаса 1386 г. запрещает ношение оружия, но дозволяет епископам вооружать служителей, живущих под одной с ними кровлей. В Париже постановлением 1288 г. было запрещено ношение отточенных ножей, шпаг и тому подобного оружия. В Бокере указ 1320 г. грозит различными наказаниями, в том числе отнятием руки, всякому, кто будет носить оружие; исключение было сделано для путешественников: им разрешалось иметь шпаги и кортики. Эти законы принесли огромную пользу цивилизации, но они были сведены почти на нет, когда инквизитор получил право вооружать, кого ему угодно, и, кроме того, ограждать своих слуг привилегиями и неприкосновенностью святой Инквизиции.

В 1249 г. скандалы и злоупотребления, проистекавшия от неограниченного числа слуг и писцов Инквизиции, которые угнетали и обирали народ, вызвали негодующее послание Иннокентия IV, потребовавшего, чтобы их число соответствовало действительной надобности в их услугах. В тех странах, где Инквизиция содержалась за счет государства, злоупотребления подобного рода не находили себе места. Так, в Неаполе Карл Анжуйский ограничил число вооруженных слуг отдельного инквизитора тремя. Когда Бернар Ги протестовал против реформ Климента V, он указал на контраст между Францией, где инквизиторы зависели от светских властей и были вынуждены довольствоваться несколькими служителями, и Италией, где они пользовались почти неограниченной свободой. Действительно, в Италии Инквизиция была независима и жила на свои собственныя средства, так как получала часть от штрафов и конфискаций. Климент Vзапретил безполезное увеличение числа служителей и злоупотребление правом носить оружие, но его благия усилия не увенчались успехом. В 1321 г. Иоанн XXIIупрекал ломбардских инквизиторов за то, что они вызвали безпорядки и волнения в Болонье, так как вооруженными слугами были yних отъявленные висельники, которые совершали убийства и угнетали жителей. В 1337 г. папский нунций, архиепископ Эмбрена Бертран, лично убедился, что разрешения, даваемые инквизитором на ношение оружия, были причиной волнений во Флоренции и угрожали безопасности горожан; и он запретил ему иметь при себе более двенадцати вооруженных слуг, поручившись, что светские власти в случае надобности окажут ему помощь при поимке еретиков; но, тем не менее, девять лет спустя новый инквизитор, брат Пьеро ди Аквила, был обвинен в том, что он продал разрешение носить оружие более чем двумстам пятидесяти лицам, что давало ему окодо тысячи флоринов золота ежегодного дохода и нарушало общественную безопасность. Тогда был издан новый закон, ограничивавший число вооруженных слуг инквизитора шестью; епископ Флоренции мог иметь двенадцать, епископ Фиезоле—шесть, но всеони должны были носить на видном месте отличительные знаки своего господина. Однако, торговля правом ношения оружия была настолько прибыльна, что флорентинский кодекс 1355 г. прибег к другой мере, чтобы прекратить это злоупотребление: всякое лицо, схваченное с оружием, хотя бы и заявлявшее, что оно получило право на его ношение, подвергалось изгнанию из республики, и ему запрещалось в течение года жить ближе 50 миль от города; причем от него требовалось поручительство. Даже сам подестат не мог разрешить ношение оружия под угрозой обвинения в клятвопреступлении и штрафа в 500 ливров. Это законодательство нарушало привилегии Церкви и дало повод к одной из жалоб Григория IX, когда он в 1376 г, отлучил республику от Церкви. Когда в 1378 г. Флоренция должна была покориться, то одним из условий, предложенных ей, было предоставление папскому комиссару права вычеркнуть из книги статутов все те законы, которые он признает неудобными. Однако, инквизиторская милиция вела себя так, что в 1386 г. пришлось прибегнуть к другому средству для ее ограничения: двум епископам и инквизитору было запрещено иметь вооруженных слуг, которые должны были бы платить налог и быть внесенными в списки граждан; тех, кому они давали разрешение на ношение оружия, правители города объявляли их слугами, и это объявление не должно было возобновляться ежегодно особой граматой. Это правило, ограничивавшее зло, было удержано и при пересмотре кодекса в 1415 г.

Несомненно, аналогичная борьба, следов которой не сохранилось в истории, проходила около этой эпохи в большей части итальянских городов, стремившихся охранять мирных жителей от наемных убийц Инквизиции. Необходимость в этом чувствовалась даже в Венеции, где, однако, Инквизиция зависела от государства, которое благоразумно сохранило свои права, взяв на себя издержки по содержанию этого установления. В авгуете 1450 г. великий совет, большинством четырнадцати голосов против двух, признал, что инквизитор сделал злоупотребление, продав двенадцати лицам право ношения оружия; подобная толпа, решили члены совета, совершенно излишня, так как инквизитор всегда может потребовать содействия от светской власти; поэтому он, согласно с древним обычаем, должен довольствоваться четырьмя вооруженными слугами. Но через шесть месяцев, в феврале 1451 г., это законодательство было изменено по просьбе генерал-министра францисканского ордена; инквизитору было разрешено иметь до двенадцати слуг, при условии удостоверения полиции, что они действительно употребляются на нужды Инквизиции. Но Эмерик все же находит, что все подобные ограничения незаконны, и что всякая светская власть, мешающая служителям Инквизиции носить оружие, "препятствует ее деятельности" и должна разсматриваться как соучастница ереси. С своей стороны, Бернар Ги полагает, что только инквизитор может определить число нужных ему слуг, и Цангино соглашается, что ограничение их числа—преступление, которое инквизитор должен обуздывать по своему усмотрению.

В предшествующей главе я упомивал о праве, столь часто заявляемом и применяемом, aименно о праве отменять все местные статуты, неблагоприятные Инквизиции, aтакже об обязанности, наложенной на всех светских должностных лиц, являться по первому требованию на помощь Инквизиции. Это право было настолько общепризнано и было так полно проведено в жизнь, что Инквизиция стала выше даже государства, все средства которого были к ее услугам. Присяга в послушании, которую инквизитор мог потребовать от любого должностного лица, не была пустою формальностью: всякий, кто отказывался дать ее, подвергался отлучению от Церкви, aэто, в случае упорства, влекло за собой обвинение в ереси, aв случае смирения—унизительное покаяние. Если небрежно относившиеся к своим обязанностям инквизиторы не требовали иногда этой присяги, то другие смотрели на это, как на свою главную обязанность. Бернар Ги на всех своих ауто-да-фе торжественно требовал этой присяги от всех королевских чиновников и местных городских властей, и когда в мае 1309 г. королевский сенешаль провинций Тулузы и Альбигойи, Жан де Мокошэн, отказался принести присягу, ему скоро дали понять его ошибку, и он немедленно смирился. В 1329 г. Генрих де Шамэ, инквизитор Каркассона, обратился к Филиппу Валуа с просьбой подтвердить привилегии Инквизиции; король ответил указом, в котором объявлял, что все герцоги, графы, бароны, сенешали, прево, уездные и земские судьи, кастеляны, приставы и другие судебные чины обязаны повиноваться инквизиторам и их комиссарам; они должны арестовывать и содержать в тюрьме всех еретиков и подозреваемых в ереси и, равным образом, давать по первому требованию инквизиторам, их комиссарам и гонцам, в пределах своей судебной власти, пропуски, помощь и покровительство во всем, что касается задач Инквизиции.

Когда общественный чиновник медлил оказать содействие, то тотчас же он подвергался наказанию. Так, в 1303 г. вице-подестат Бонрико ди Буска отказался дать людей представителям миланской инквизиции, и тотчас же его приговорили к штрафу в сто имперских су, которые он должен был уплатить в пять дней. Даже тогда, когда должностное лицо было отлучено от Церкви и поэтому становилось неправоспособным, от него можно было потребовать повиновения приказаниям инквизитора, но ему давали понять, что, несмотря на это, в других случаях он все же не имеет права исполнять своих обязанностей.

Далее Инквизиция в большей или меньшей степени пользовалась услугами всего католического населения, особенно духовенства. Всякий, под страхом быть причисленным к числу покровителей ереси, должен был выдавать еретиков; он должен был также сам задерживать еретиков, как узнал это на своем горьком опыте Бернар де С.-Женэ в 1242 г., когда попал под суд тулузской инквизиции за то, что не задержал, когда мог это сделать, известных еретиков, и был приговорен к епитимии посетить святыни Пюи, С.-Жиля и Компостелла. Кроме того, приходские священники были обязаны, когда от них требовалось, высылать своих прихожан на суд и объявлять все приговоры отлучения от Церкви. Они были обязаны наблюдать за кающимися и ручаться, что наложенныя на них епитимии ими выполнены. Правильная система местной полиции, внушенная древним институтом синодальных свидетелей, была уничтожена собором 1246 г. в Безе; инквизнтор был уполномочен назначать в каждом приходе священника и одного или двух мирян, на обязанности которых лежало разыскивать еретиков, посещать дома, в особенности уединенныя места их собраний, следить за исполнением епитимий и различных приговоров Инквизиции. Практическое руководство, составленное в эту эпоху, предписывает инквизиторам повсюду учреждать подобную полицию. Чего же еще желать? Все средства страны, как общественные, так и частные, были к услугам Инквизиции.

Огромное значение в устройстве Инквизицииимелото собрание,на которомрешаласьучасть обвиняемого.В принципе инквизитор не мог вынести единоличного приговора. Мы уже видели, как после различных колебанийбыло признанонеобходимым участие епископов. Но так как инквизиторы не обращали внимания на это ограничение их власти, то Климент Vпризнал не имеющими значения и силывсе приговоры, постановленныеими одними; однако, чтобыизбежатьмедленности в делах, папа разрешил, чтобы согласие епископов давалось письменно, если по истечении восьми дней нельзя было устроить совещания. Судя по нескольким дошедшимдо нас образчикам этих письменных мнений, они были чрезвычайно кратки и немоглислужить серьезной помехой произволу инквизиторов.Но, тем не менее, Бернар Ги горько жалуется на это призрачное стеснение, потому что прежде закон об епископском участии совершенно не соблюдался; в оправдание своих замечаний, он указываетна то, что один епископ в течение двух с лишком лет задержал объявление приговора по делу нескольких лиц его епархии, aиз-за другого пришлось на шесть месяцев отсрочить торжественное ауто-да-фе. Сам он до щепетильности строго соблюдал все правила, как раньше, так и после указов Климента, и в протоколах тех ауто, которые онсовершал в Тулузе, всегда тщательно отмечалось присутствие епископов или ихпредставителейиз епархий, откуда были обвиненные.Но, рядом с этим, мы видим Бернара Ги принимающим делегацию епископов Кагора, С.-Папуля и Монтобана, которые предоставили емуправозаменить их на ауто 30 сентября 1319 г.Это бывало довольно часто, и инквизиторы безпрестанно выносили приговоры, пользуясь властью, предоставленной им епископами; так было,напр., при преследовании вальденцев Пьемонта в 1387 г.; то же было и в 1474 г. в процессе колдуний Канавеза. Бывали также случаи давления инквизитора на епископов; так, напр., в 1318 г.в начале преследования францисканцев - спиритуалов епископы Нарбоннской провинции были вынуждены согласиться на сожжение нескольких несчастных, так как инквизитор пригрозил им, что донесет на них папе, ревность которого в деле преследования была хорошо всем известна.

Так как в первое время при назначении инквизиторов более принималась во внимание их ревность к вере, чем их звания, и так как обыкновенно они были очень невежественны, то вскоре нашли нужным прибавить к ним для постановления решения людей, изучивших гражданские и канонические законы; эта наука была в ту эпоху, благодаря сложности законов, настолько трудна, что требовала работы целой жизни. Инквизиторам было дано право приглашать сведущих людей, чтобы с ними вместе разсматривать показания, и чтобы пользоваться их советами при постановлении приговора. Приглашенные не имели права отказываться нести труд безплатно, хотя инквизитор и мог, если находил нужным, оплачивать его. Но, повидимому, присутствие почетных граждан, при обвинении важных еретиков, имело целью скорее увеличить торжественность совещания, чем дать помощь судьям; так, напр., в 1237 г. при осуждении Аламана Роэ Тулузского в совещании принимали участие епископ тулузский, аббат из Муасака, доминиканские и францисканские провинциалы и много почетных граждан. Действительно, огромное число дел, разсмотренных лангедокской Инквизицией в течение первых лет ее существования, исключает, повидимому, возможность серьезного совещания, в котором принимали бы участие советники со стороны, тем более, что уже рано вошло в обычай группировать обвиняемых, участь которых была уже решена и объявлялась в Sermo, или в торжественном Autodafe. Однако, внешняя форма соблюдалась, и в 1247 г. при постановлении приговора Бернаром Koн Жаном де С.-Пьер по делу сети еретиков рецидивистов, было отмечено, что приговор вынесен после совещания "со многими прелатами и другими видными людьми". Совещание назначалось на пятницу, так как Sermoвсегда происходило по воскресеньям; заседателями должны были быть юристы и нищенствующие монахи, назначенные инквизитором, который определял и их число. Они клялись над евангелием сохранять тайну и судить по совести, следуя внушениям Бога; затем инквизитор читал им доклад по каждому делу, опуская иногда имена обвиняемых, и они произносили одно из следующих решений: "Епитимия по усмотрению инквизитора"; "Осужденный должен быть заключен в тюрьму или выдан светской власти". Посреди стола, вокруг которого сидели судьи, лежало евангелие, чтобы, как говорили, их приговор был вдохновляем Богом, и чтобы перед глазами yних было высшее правосудие.

Можно предполагать, что, по большей части, это судопроизводствобылочисто-формальное. Во-первых, инквизитор мог представить всякоедело так, как он сам понимал его, а, во-вторых, обыкновенно созывали так много сведущих людей, что детальное изучение дела былосовершенно невозможно. Так, напр., каркассонскийинквизитор, Генрих де Шамэ, собрал 10 декабря 1328 г.в Нарбонне на совещание сорок два каноника, юриста и сведущих людей, которым предстояло заседать вместе с ним и с судьей епископского суда;в течение имевшихсявего распоряжении двух дней это многолюдное собрание разсмотрелотридцать четыре дела, откуда ясно, что размотрело оно их довольно поверхностно. Только в двух делах мнения разделились, даито в вопросах третьестепеннойважности. 8 сентября 1329 г. тот жеинквизитор заседал в Каркассоне в другом собрании, на котором было сорок семь человек сведущих людей; сорок дел разобрали в два дня. Но не всегда дело шло так гладко. Из Нарбонны Генрих де Шамэ перешел в Памье, где 7 января 1329 г. он собрал тридцать пять сведущих людейс тулузским епископом во главе. С первых же дней много дел было отложено; возниклигорячиеспоры, и, повидимому, должны были голосовать постановление. С другой стороны, всех еретиков, так называемых верующих, соединяли в одну группу, и оптом приговаривали к тюрьме, предоставив инквизитору определять условия заключения для каждого из них отдельно. Подобный пример показывает, что эти суды, многочисленные по составу и не продолжительные по времени заседаний, были фиктивны. Отметим еще, что последнее упомянутое нами собрание сочло также нужным установить правила относительно наказания лжесвидетелей.

19 мая 1329 г. Тридцать пять сведущих людей собралось в Безье, по приглашению того же Генриха де Шамэ. Дело шло об одном францисканском монахе Петре Жульене. Все признали, что он снова впал в раскол, но многие настаивали на снисхождении. После долгих пререканий инквизитор распустил их до вечера и просил, во время перерыва, отыскать предлог к снисхождению. Вечером возобновились споры, и дело было отложено под предлогом, что не известно, сколько времени может присутствовать епископ при разборе дела о лишении монаха его звания. Наконец, экспертам предложили, под страхом отлучения от Церкви, изложить свои мнения на листе; мнения разделились: одни требовали простой епитимии, другие—выдачи виновного светской власти. После этого собрание было распущено, и было сделано новое совещание с несколькими более выдающимися его членами; на этом совещании решили обратиться за советом в Авиньон, Тулузу или Монпелье и произвести новое разследование на ауто-да-фе в Каркассоне. Достаточно сказать, что не пришли ни к чему.

Мы не станем повторять, что инквизиторы, строго соблюдая формы, всегда считали себя в праве действовать по усмотрению. В приговорах, выходивших после протоколов совещаний, часто встречаются имена осужденных, о которых на суде не было и речи; напр., после собрания в Памье, проявившего редкую инициативу, вынесли приговор, осудивший пять покойников, из которых только о двоих говорилось на суде. Тогда же Эрмессенда, дочь Раймунда Монье, была приговорена за лжесвидетельство в muruslargus, т.е. к простому тюремному заключению; но инквизитор заменил это наказание, подвергнув ее murusstrictus, т.е. тюремному заключению в ножных оковах. Вопрос о том, должен ли инквизитор безусловно следовать принятым решениям, был спорный; Эмерик решал его в утвердительном смысле, но Бернард Комский положительно утверждает, что решения эти не имеют никакого значения.

Признанная законом необходимость совещаний с епископами объясняет нам происхождение Sermogeneralis, или Ауто-да-фе. Было ясно, что невозможно собирать всех судей для каждого отдельного случая; дела соединились, и время-от-времени устраивалось торжество, долженствовавшее навести ужас на еретиков и утвердить верных в вере. В первую эпоху Инквизиции во Флоренции в 1245 г., когда инквизитор Руджиери Кальканьи и епискоип Ардинго ревностно действовали совместно, и когда еще не прибегали к помощи сведущих людей, еретиков судили и казнили ежедневно, тоnoодиночке, то группами в два или три человека; но уже тогда начали собирать народ в собор, где и читали решение, снабжая его нужными толкованиями. Дошедший до нас отрывок реестра решений Бернара из Koи Жана де С.-Пьер в Тулузе за время с марта 1246г. по июль 1248 г. также свидетельствует об отсутствии внешних формальностей. Ауто или Sermonesсовершались в немногочисленные дни перерывов— в мае1246 г. таких дней было пять,—и часто дело здесь шло только об одном или двух еретиках, что исключает участие в деле епископа, тем более, что имя его никогда не упоминалось в приговоре; но всегда отмечается присутствие нескольких местных судей как гражданских, так и духовных, и церемония происходила обыкновенно в притворе церкви С.- Сернена, хотя иногда отмечают и другие места, напр., городскую ратушу (два случая); отсюда ясно, что божественная литургия не составляла еще части торжества.

С течением времени церемония становится более внушительной, и происходит она по воскресеньям, причем в этот день были запрещены всякие другие проповеди; воскресенье Рождественского поста и дни больших праздников были исключены. С высоты всех кафедр священники приглашали народ присутствовать на торжестве и заслужить, таким образом, сорокадневное отпущение грехов. В центре церкви воздвигалось нечто вроде сцены; там помещались кающиеся, окруженные духовными и светскими чиновниками. Инквизитор произвосил речь, после которой представители светской власти приносили присягу в повиновении, и торжественно провозглашалось отлучение от Церкви всех, кто так или иначе помешает действиям святого трибунала. Затем нотариус прочитывал на народном языке показания, спрашивая после каждаго из них yобвиненного, чистосердечно ли оно дано им; впрочем, с этим вопросом обращались только к тем, кто был действительно "кающимся" и не мог произнести скандала, уличив их во лжи. На утвердительный ответ обвиненного его спрашивали, хочет ли он раскаяться, или, упорствуя в ереси, погубить и тело и душу? Он выражал желание принести покаяние, и тогда читалось отречение, которое он повторял слово за словом; после этого инквизитор объявлял, что с него ipsofaсtoснимается отлучение от Церкви, и обещал ему снисхождение, если он будет впредь вести себя согласно с тем решением, которое будет ему объявлено. Кающиеся следовали один за другим, начиная с менее виновных; к концу приберегались те, кого нужно было "освободить", т.е. предать в руки светской власти; торжественное объявление приговора над ними происходило на площади, где для этого воздвигался особый помост; вызывалось это заботой, чтобы храм Божий не был осквернен объявлением приговора, влекущего за собой пролитие крови; из того же побуждения это откладывалось на будни. Но казнь всегда происходила на другой день, дабы дать время осужденным покаяться, чтобы души их не попали из огня временного в огнь вечный. Тщательно заботились о том, чтобы они не обращались к народу, боясь, что заявления их о своей невинности может вызвать нежелательные проявления сочувствия.

Heтрудно представить себе, какое впечатление производило на умы это ужасное торжество, на которое, по приказанию Инквизиции, стекались все великие и сильные страны, чтобы смиренно присягнуть в повиновении и присутствовать свидетелями отправления своих обязанностей высшею властью, державшей в своих руках земную и загробную жизнь человека. Большое ауто-де-фе, совершенное в апреле 1310 г. Бернаром Ги в Тулузе, тянулось с воскресенья 5-го числа по четверг 9-го. Сначала смягчили епитимии, наложенные на некоторых достойных прощения кающихся; затем двадцать лиц были присуждены носить кресты и совершить паломничества; шестьдесят пять лиц было приговорено к пожизненному заключению в тюрьме, из них трое в оковах; и, наконец, восемнадцать человек были переданы в руки светской власти и сожжены живыми. На ауто в апреле 1312 г. Пятьдесят один человек были присуждены носить кресты и восемьдесят шесть—к тюрьме; было конфисковано имущество десяти покойников, после того как было объявлено, что онви заслужили тюремное заключение; были вырыты и сожжены тридцать шесть трупов; пять человек были переданы светской власти и сожжены живыми, и пять человек были осуждены заочно. Вера, проявлявшая себя подобными жертвоприношениями, понятно, могла возбуждать не любовь, aтолько один ужас. Иногда случалось, что какой-нибудь упорный еретик нарушал порядок торжества. Так, напр., в 1309 г. знаменитый ученый катар Амиель де Перль громко исповедывал свое неправоверие, aкогда его осудили, то он наложил на себя endura, отказавшись от пищи и питья. Боясь, что жертва ускользнет из его рук, Бернар сократил процедуру и устроил для него специальное ауто. Подобный же случай произошел в 1313 г. Петр Раймунд, верyющий катар, на ауто 1310 г. отрекся и был возсоединен с Церковью. Осужденный на тюремное заключение, он, сидя в одиночной камере, раскаялся в своей слабости. Нравственныя мучения несчастного были настолько сильны, что он, в конце концов, громко заявил, что он снова вернулся к ереси, что он желает жить и умереть катаром и жалеет только об одном, что не может подвергнуться обряду еретикации. Он наложил на себя enduraи после шести дней поста видел уже желанный конец; но ревностные служители Бога любви поторопились осудить его и устроить маленькое ауто для него и еще нескольких других, чтобы не лишать костра его добычи.

Сколько твердости требовалось от катаров, чтобы в течение целого столетия противостоять подобной организации, бывшей к тому же в руках людей энергичных и неутомимых! Как велика была духовная сила вальденцев, уничтожать которых так и не удалось! Для еретика не было никакой надежды найти спасение даже в бегстве, так как Инквизиция бодрствовала повсюду. Схватывали по подозрению чужеземца, выясняли, откуда он родом, и посылали гонцов на место его рождения, и оттуда местная инквизиция высылала о нем все нужные справки; тогда, смотря по обстоятельствам, его судили на месте или пересылали на родину, так как всякий суд Инквизиции мог судить не только жителей своего округа, но и иностранцев. Когда бежал Джакопо делла Киуза, один из убийц св. Петра Мученика, распоряжения о его поимке были разосланы повсюду, до Каркассона включительно. Но все же время-от-времени возникали затруднения. Когда Инквизиция не получила еще окончательного устройства, Иаков IАрагонский жаловался на тулузскаго инквизитора, Бернарда Ko, что он вызывал к себе его подданных, и Иннокентий (без особенного, впрочем, успеха) предписал прекратить это злоупотребление. Иногда два судилища вызывали одного и того же обвиняемого; относительно этих случаев Нарбоннский собор 1244 г. решил, что обвиняемого судит тот инквизитор, который первый возбудил дело. Но если принять во внимание соперничество между доминиканцами и францисканцами, то нельзя не удивляться, что так мало возникало споров в самой Инквизиции. Когда возникали подобные споры, то всеми мерами старались их подавить; если смотреть издали, то получается такое впечатление, что религиозная ревность горячо борется против ереси, не вынося в народ соблазнов внутренних раздоров.

Несколько примеров покажут нам, с какой неукротимой энергией совершала Инквизиция свое дело. Под владычеством Гогенштауфенов обе Сицилии были местом прибежища для массы еретиков, бежавших от строгостей лангедокской инквизиции. Фридрих II, безжалостный, когда находил это выгодным для себя, не был воодушевлен, подобно Инквизиции, яростью постоянных преследований. После его смерти борьба Манфреда притив папства облегчила, несомненно, участь еретиков; но, когда Карл Анжуйский овладел королевством, на правах вассала Рима, французские инквизиторы поспешили за ним; уже через семь месяцев после казни Конрадина, 31 мая 1269 г., Карл разослал циркулярные граматы ко всем знатным и ко всем магистратам, объявляя им, что скоро прибудут лично сами инквизиторы Франции или пришлют своих уполномоченных, чтобы забрать бежавших еретиков, и он приказывал своим подданнным оказывать им по первому требованию всякое содействие. Юрисдикция инквизитора была в сущности настолько же личная, насколько и местная, и, куда бы он ни являлся, он всегда оставался облеченным судебною властью. Когда в 1359 г. несколько евреев, обратившихся в христианство. aзатем снова вернувшихся в иудейство, бежало из Прованса в Испанию, то Иннокентий VI уполномочил провансальскаго инквизитора, Бернара де Пюи, преследовать их, задержать, судить, осудить и наказать всюду, где он найдет их, причем он мог требовать помощи от светской власти; одновременно с этим папа писал королям Арагонии и Кастилии, чтобы они оказывали Бернару всякое содействие.

Арно Изарн, пятнадцатилетний юноша, был приговорен в 1309 г. в Тулузе, после двухлетнего тюремного заключения, носить кресты и совершить известные паломничества; вся вина его состояла лишь в том, что раз, по приказанию отца, он преклонился перед еретиком. Более года носил он видимые знаки своего позора, но потом, так как они мешали ему снискивать пропитание, он снял их и получил место перевозчика на Гарроне между Муасаком и Бордо. В своем невежестве он считал себя в безопасности; но полиция Инквизиции бодрствовала над ним. Вызванный на суд в 1312 г., он побоялся явиться, несмотря на убедительные просьбы отца, который обнадеживал его возможностью сннсхождения. В 1315 г. его отлучили заочно от Церкви; на следующий год он был объявлен еретиком и осужден на ауто-да-фе 1319 г. В 1321 г. Бернар Ги распорядился заключить его в тюрьму в Муасаке, нoпoдороге он бежал, был пойман и приведен в Тулузу. Хотя за все это время он не был уличен ни в чем еретическом, тем не менее, его неповиновение Инквизиции было признано достойным смертной казни; но ему оказали снисхождение, осудив его в 1322 г. на пожизненное заключение в тюрьму на хлеб и на воду. Таким образом, Инквизиция не только повсюду закидывала свои сети, но и не брезгала самой скромной добычей.

В 1255 г. доминиканский монах Александрии, Николло да Верчелли, сознался своему субприору в некоторых еретических верованиях и был немедленно изгнан. Тогда он вступил в соседиий цистерцианский монастырь, но, боясь преследований Инквизиции, тайно перебрался в один монастырь noту сторону Альпов; но немедленно Александр IVразослал граматы ко всем цистерцианским аббатам, ко всем архиепископам и епископам, предписывая им схватить несчастного и выслать его к ломбардскому инквизитору Райнерио Сакконе.

Единственно, чего недоставало Инквизиции, это—главы, которому слепо подчинялись бы все подвластные ему, и который единолично направлял бы ход машины. Папа, заваленный работой, не брал на себя подобной роли; ему надо было иметь рядом с собою другое лицо, которое исполняло бы обязанности генерал-инквизитора. Нужда в этом стала ощущаться уже рано, и в 1262 г. Урбан IVстремился удовлетворить, ее, приказав всем инквизиторам направлять их донесения в Каетану Орсини, кардиналу С.-Никколо incarcereTulliano, сообщать ему о всех препятствиях, которые встретятся ими при выполнении их обязанностей, и во всем соображаться с его наказами. Кардинал Орсини сам считал себя генерал-инквизитором и старался подчинить непосредственно себе суды Инквизиции. 19 мая 1273 г. он приказал итальянским инквизиторам облегчить инквизиторам Франции труд по переписыванию показаний, как хранившихся в их архивах, так и могущих быть в будущем. Постоянный переход катаров и вальденцев из Франции в Италию давал огромное значение этим показаниям, и французские инквизиторы уже просили yнего высылки копий с показаниями, данных перед судами Италии; но чрезвычайная растянутость этих документов делала задачу невероятно долгой и дорогой, и даже сами выражения граматы кардинала показывают, что он не разсчитывал на ее исполнение. Мы не знаем, были ли делаемы дальнейшия попытки, чтобы привести в исполнение этот грандиозный проект, который страшно увеличил бы могущество Инквизиции; но уже одно его появление свидетельствует, что Орсини очень серьезно относился к своим обязанностям и стремился к действительной централизации. Другая его грамата, помеченная 24 мая 1273 г., написанная к инквизиторам Франции, свидетельствует, что в течение известного времени наказы служителям Инквизиции исходили от него.

До нас не дошо других сведений о его деятельности; но его вступление в 1277 г. на папский престол, под именем Николая III, указывает, быть может на то, что он благодаря своей деятельности достиг значительного могущества. Когда он назначил на освободившееся после его избрания в папы место генерал-инквизитора своего племянника, кардинала Латино Малебранка, то, повидимому, он хотел сохранить этот пост за своей фамилией, чтобы быть уверенным в своей личной безопасности. Малебранка был деканом собора кардиналов. Его влияние сказалось в 1294 г., когда он положил конец долгому конклаву, добившись избрания пустынника Петра Морроне в папы под именем Целестина V; но он не пережил непродолжительного первосвященства последнего, aгордый Бонифаций VIIIнашел безполезным и неудобным этот опасный пост. Он оставался незанятым, пока Климент VIне возстановил его для Гильома, кардинала С.-Стефано inmonteCelio, который прoявил свою ревность приказанием сжечь многих еретиков. После его смерти не было более генерал-инквизиторов, и вообще этот институт не оказал никакого влияния на развитие ИНКВИЗИЦИИ.